Руководивший раскопками и реконструкцией францисканский монах Орфали попытался в своей работе «Capharnaum et ses ruines» («Капернаум и его руины», Париж, 1922) доказать, что эта синагога в действительности относится к первому веку и тем самым могла существовать при жизни христианского «спасителя». Другие исследователи склонны, правда, к иному мнению, считая, что этот «храм божий» был построен лишь во втором веке. Очевидно, он стоял на развалинах той синагоги, где мог бы произносить свои проповеди Иисус. Как примечательно! Эта святая и «обетованная» земля, которая так богата религиозными легендами и мифами, святыми местами и прекрасными церквами, синагогами и мечетями, оказалась исключительно бедна местами, реально подтверждающими ее священную историю, археологически исследованными памятниками и письменными документами[66]
.Поэтому каждый скромный отрывок папируса, каждая новая табличка с письменами, каждое даже совсем незначительное открытие в этой области может поколебать и так уже весьма неустойчивые позиции историков религии, у которых страх и заботы часто перемежаются с радостным возбуждением. И только поэтому — именно только поэтому — становится понятным, почему вновь найденные документы смогут привести к таким открытиям, о которых еще век тому назад невозможно было даже подумать.
Следовательно, история археологических исследований Палестины осталась бы незавершенной, если бы мы не рассказали о рукописях Мертвого моря.
Рукописи
В 1868 году миссионер из Эльзаса Ф. А. Клейн нашел в развалинах Дибана памятный камень с еврейской надписью. Дибан лежит приблизительно в 20 километрах на восток от Мертвого моря, в бывшей области моавитов, старых врагов Израиля.
После своего возвращения в Иерусалим Клейн обратил внимание французского лингвиста Клермон-Ганно на этот замечательный камень. Клермон-Ганно поспешил в Дибан и скопировал надпись. Копию он послал вместе с соответствующим сообщением в Париж, посоветовав купить этот памятник для парижского Лувра.
Но еще до прихода положительного ответа из Парижа бедуины взорвали камень с помощью пороха. Они, по-видимому, рассчитали, что можно обеспечить себе больший доход продажей многочисленных отдельных кусочков, чем целого камня. По другому варианту, бедуины разрушили камень из фанатических соображений, с тем чтобы он не попал в руки ненавистным пришельцам с Запада.
Клермон-Ганно сумел по крайней мере собрать два больших куска и 18 небольших фрагментов и отправить все это в Париж. Там, в Лувре, камень был восстановлен.
Что же нашли в нем такого сенсационного современные лингвисты? Дело в том, что до этой находки никто не знал, какой была древнееврейская письменность X века до н. э. Камень из Дибана дал возможность познакомиться с ней и сделал ее интереснейшим объектом изучения.
Надпись содержала сообщение царя Меса (Меша) о победе моавитов над израильтянами. В Библии есть описание этой войны и сообщение, что наступление на моавитов было отражено царем при следующих обстоятельствах: «И взял он сына своего первенца, которому следовало царствовать вместо него, и вознес его во всесожжение на стене. Это произвело большое негодование в Израильтянах, и они отступили от него и возвратились в свою землю» (IV кн. Царств, 3, 27).
Таким образом, исторические данные священного писания соответствуют данным из вражеского лагеря; при этом отступление израильтян объясняется ничуть не лучше и не хуже, чем об этом пишут в историях современных войн.
Но моавитский царь Меса убил еще 7000 врагов, «мужчин и детей и женщин и девочек и рабынь» уже после того, как его бог принял в жертву царского сына.
Камень Месы относится, по-видимому, к 840 году до н. э. На нем содержится самое древнее из известных нам форм моавитского письма. Это открывает возможность довольно точно его датировать, в чем и заключается необычайная ценность камня для современной лингвистики.
Через несколько лет после того, как был обнаружен камень Месы, торговцы древностями в Иерусалиме и других местах развили невероятно энергичную деятельность. На рынке неожиданно появились замечательные вещи, которые, очевидно, относились к тому же IX веку, потому что характер письма в них поразительно походил на письмо камня Месы из Дибана. Правда, речь шла здесь не о каких-либо открытых вновь памятниках письменности, а лишь о надписях на глиняной посуде.
В связи с этими древнееврейскими надписями антикварная ценность глиняной посуды значительно возросла. Причем цена повышалась по мере того, как рос интерес к надписям.
Прусский консул в Иерусалиме обратил внимание на необычные находки. Немцы живо заинтересовались глиняной посудой IX века до н. э. и уполномочили в конце концов консула на право покупки посуды с надписями за те 20 000 талеров, которые за нее запрашивали.