Но немцы—иногда случаются удивительные вещи! — немцы, по крайней мере, некоторые из самых мудрых голов этой нации, за последнее время стали склоняться к тому, чтобы признать гомеровской скорее Трою II. Как раз Трою Шлимана.
Если бы Генрих Шлиман в своей могиле об этом услышал, узнал, к чему теперь пришли оракулы нашего времени, он, вероятно, вместе с Гомером засмеялся бы гомерическим смехом.
Может быть!
Но возможно также, что он преисполнился бы глубоким уважением к богатству археологических знаний нашего времени и к тем огромным возможностям, которые открылись перед археологией, которая теперь может сопоставлять троянский материал с материалом исследований других городов античного мира. И, вероятно, Шлиман был бы последним из тех, кто стал бы считать Трою II гомеровской лишь для того, чтобы не признавать свою ошибку. Троя VII
Но утверждать это вряд ли решились бы даже те, кто был в неладах со Шлиманом. Поэтому нельзя не признать, что Шлиман отдал свое горячее сердце делу, которое было мечтой его юности. Правда, уже одним этим он сделал его уязвимым. Потому что невозможно драться и выигрывать битвы в науке только одним горячим сердцем; здесь в первую очередь нужна трезвая голова, огромные знания и опыт. А Шлиман, будучи пионером исследования Трои, не обладал еще теми знаниями, которых вправе были от него потребовать современники.
Но это не умаляет его славы.
Ибо даже знаний нашего времени оказалось недостаточно для того, чтобы сказать последнее слово о холме Гиссарлык.
И поэтому Троянская война все еще продолжается.
ТЕЛЛЬ-ХАЛАФ
Незавидной судьбе первооткрывателя Трои Генриха Шлимана можно противопоставить успехи человека совершенно другого склада, который не понимал ни единого древнегреческого слова, но зато намного лучше знал арабский язык и, в конце концов, основал даже собственный музей в Берлине.
Этот уроженец долины Рейна — барон фон Оппенгейм родился в 1860 году в Кельне и получил при крещении имя Макс. Склонность к приключениям привела его после некоторых странствований как раз к тому месту, близ которого (у Харрана) Авраам прошел на север, покинув Ур халдеев. Но каким образом барон из Кельна пришел сюда и какое открытие при этом сделал — открытие, которое, в конце концов, привело к тому, что целая эпоха получила название от раскопанного им холма, — это длинная и по-настоящему удивительная история.
Она начинается с дальних путешествий состоятельного Макса фон Оппенгейма через Ближний Восток по странам ислама, начиная от Марокко и кончая Восточной Африкой и Индией. Более чем полгода 35-летний барон жил вместе с глубоко религиозными шейхами в районе Каира, потом он перебрался в Северную Аравию, Сирию и Месопотамию, изучая в палатках воинственных бедуинов их язык и обычаи.
В конце концов, он познал душу этих шейхов пустыни так хорошо и так полюбил их, что его везде, куда бы он ни пришел, встречали как хорошего друга, с исключительным гостеприимством. Не приходится удивляться тому, что Германское министерство иностранных дел постаралось привлечь этого барона из Кельна на дипломатическую службу с тем, чтобы он поддерживал определенные связи с вождями бедуинов на севере и юге страны.
Таким путем Макс фон Оппенгейм получил широкую возможность отдаваться своей страсти к путешествиям и поискам древних культур, передвигаясь вместе с хорошо охраняемыми караванами по извилистым дорогам среди пустынь и степей Сирии и Ирака.
В 1899 году с охраной, состоящей из 25 вооруженных людей, он отправился к Харрану Авраама. Здесь барон стал разыскивать самого могущественного из всех предводителей бедуинов, главу большого родового союза милли, Ибрагима Пашу. Он нашел его около Урфа. Немца встретили с почетом, как близкого друга, угощая в течение трех дней в огромной палатке вождя. На этом торжественном пиру с глубочайшим доверием ему рассказали о «необыкновенных каменных изваяниях», которые местные жители нашли в одном из холмов близ деревушки Рас-эль-Аин у истоков впадающей в Евфрат реки Хавур.