Библейские вольнодумцы

Что касается отмеченной Б. А. Тураевым и многими другими исследователями "крайней вольности" перевода Книги Иова в Септуагинте, то она, несомненно, была вызвана разными причинами. Можно считать установленным, что переводчики Книги Иова в Септуагинте пользовались версией оригинала, частично отличавшейся от той, которая легла в основу масоретского текста[61]. В ряде случаев очевидно, что причиной пропуска или сокращенной, перифрастической передачи отдельных стихов или добавлений к оригинальному тексту было стремление переводчика улучшить литературный стиль переводимого произведения, избежать тех многочисленных повторений и плеоназмов, которые отличают многие места оригинала. Некоторые отклонения, несомненно, имели целью проще, понятнее изложить сложно выраженную мысль автора. Этот автор, одновременно философ и поэт, действительно, в ряде мест выразил свою мысль и сложно, и темно, и вдобавок облекал свои философские идеи в ткань поэтических, подчас совсем неожиданных образов. Проследить за изгибами его своевольной мысли оказывается местами очень и очень непростой задачей. К этим трудностям добавляются еще другие, чисто языковые. Исследователи считают, что словарь Книги Иова богаче, чем любой другой книги Ветхого завета. Но именно по этой причине в тексте Книги Иова обнаруживается немалое число так называемых "хапакс лего-менон" (греч. — "единожды сказанное"), слов, которые встречаются в Библии только по одному разу и, следовательно, значение которых можно определить только приблизительно, исходя из контекста или через другие семитические языки: арабский, арамейский, ассирийский и др. Помимо этого, в самом языке Книги Иова немало иноязычных форм, особенно арамеизмов и арабизмов. Надо думать поэтому, что уже древние читатели, переписчики и переводчики Ветхого завета на другие языки испытывали особенные трудности в понимании и интерпретации его текста.

И все же основную причину ряда существенных отклонений греческого перевода Ветхого завета в Септуагинте от оригинального текста следует видеть не в трудностях последнего для понимания, а в другом — в сознательном стремлении изменить смысл оригинала в интересах новой теологии иудаизма, с одной стороны, и в стремлении сделать содержание и идеи своего Священного писания более доступными пониманию читателей, которым не только по языку, но и по культуре многое в нем было непонятным и чуждым. Представив в Септуагинте эллинистическому миру свое Священное писание, иудеи вместе с тем представили в нем также и своего бога и свою догму единобожия. Этот бог уже не был старый, еврейский национальный бог Яхве. Учение пророков подготовило иудейскую религию к восприятию идеи о единственно истинном, универсальном боге, всемогущем творце и промыслителе. В период эллинизма на оформление этой идеи, несомненно, могла оказать влияние и греческая философия, в которой также вызрела идея монотеизма, в особенности у стоиков. Но в Ветхом завете, который складывался на протяжении целого тысячелетия, как раз далеко не все можно было примирить с идеей монотеизма и универсальности бога, слишком многое выдавало в Яхве черты старого национального бога Израиля. Основательно переделать священные книги было уже невозможно, но кое-что, очевидно, можно было предпринять, чтобы примениться к новым условиям. И в Септуагинте это было сделано.

Тому, кто читал параллельно два текста Ветхого завета — еврейский и греческий перевод Септуагинты, — уже с первых страниц должна была броситься в глаза одна особенность перевода: в нем совершенно исчезло имя собственное еврейского бога — Яхве. В тех местах, где оно имеется в еврейском тексте, в греческом стоит имя нарицательное "кюриос", что означает "господин", "господь". У евреев, вообще говоря, не было принято произносить имя бога всуе, а в после-пленную эпоху этот запрет, закрепленный в одной из 10 заповедей (Исх. 20:7), привел к тому, что вместо "Яхве" стали произносить "Адонай" — "господь". Но не только в этом причина исчезновения имени Яхве в Септуагинте и замены его словом "господь", "владыка": необходимо было подчеркнуть, что бог еврейского Священного писания — бог не одного только Израиля, но владыка всего мира, бог для всех народов. Именно в этом смысл того, что и другое встречающееся в еврейском тексте Ветхого завета имя собственное бога — Шаддай — везде в Септуагинте также заменено описательным "пантократор"- "всемогущий". Для эллинизированного иудея эти замены еще более возвышали его бога над богами язычников, для нееврея-прозелита они делали бога более приемлемым и привлекательным.

Переводчиков и редакторов Септуагинты, несомненно, должны были также в немалой степени смущать многочисленные антропоморфизмы в описании Яхве, которые так свойственны предельно образному и предметному языку еврейского Ветхого завета. И выражения вроде "десница Яхве", "перст Яхве", "очи Яхве", "нос Яхве", "лицо Яхве" во многих местах в греческом переводе были устранены или заменены более подходящими для трансцендентности бога.