Библия и литература

В прошлый раз я вам рассказывал, как писатели XIX в. как бы разбивались о стену, пытаясь изобразить Христа. Некоторые на этом и остановились. Скажем, Морис Метерлинк пишет взволнованную драму «Мария Магдалина». Героиня ее — Мария Магдалина, которой римский воин предлагает вернуться вновь к распутной жизни и обещает за это освободить осужденного Христа. Но она предпочитает остаться верной Его заветам. Парадоксальная драма. И Христа там нет.

Также нет Его и у Оскара Уайльда, уже на рубеже века. А немецкий писатель Герхарт Гауптман попытался пойти по тому же пути, по которому шли некоторые немецкие художники конца XIX и начала XX вв.: представить себе Иисуса Христа в нашем современном обществе. Эти художники писали картины на евангельские темы, Христа там окружали люди в одежде XIX — начала XX вв. И Гауптман пишет роман, который он назвал «Юродивый во Христе Эмануэль Квинт».

Это очень странный роман о жизни проповедника из народа, который внезапно вышел говорить о Царстве Божием в захолустном немецком городке. И дальше разворачивается парафраз евангельской истории. Этот проповедник встречает своего Крестителя — это суровый протестантский пастор, который кричит всем: «Покайтесь!», и он тоже совершает некое крещение в речушке около села. Герой романа Эмануэль (имя его означает «с нами Бог») приходит к нему, у него появляются последователи, апостолы, есть там и свой Иуда. Правда, кончил он не Голгофой. В романе есть изгнание торгующих из храма, когда Эмануэль Квинт пришел и разогнал их в храме, разбил алтарь; он подвергся общественному остракизму после ареста и скитался по городам. В конце концов он решил, что Христос живет в нем, что Он воплотился в нем. Он стучится в дом, спрашивают: «Кто там?» — он отвечает: «Христос», — и дверь захлопывается. И Гауптман пишет: «По всем городам шум этих дверей, он мог бы разбудить небо: Христос стучится в дверь, и все захлопывают двери. И какое счастье, — пишет он, — что это был не настоящий Христос, а просто бедный юродивый, а то бы столько военных, чиновников, епископов, бургомистров подверглись суровому осуждению». А потом прибавляет: «А что если это действительно был Христос, Который под видом несчастного юродивого пришел проверить, насколько созрело посеянное Им семя?»

Эмануэль Квинт погибает в горах, тайна остается скрытой; когда его нашли, в руках у него была зажата бумажка со словами: «Тайна Царства» — и вопросительный знак. Роман получился двусмысленным: это и о жизни Христа на фоне современного общества, и в то же время всегда можно сказать, что это не Он. Действительно, Гауптман изобразил только юродивого; ничего подобного Евангелию с его внутренним могуществом в романе нет.

Если мы перейдем к русским писателям, то вы все, наверное, читали повесть Куприна «Суламифь» (вышла в 1908 г.). Она извлечена из «Песни Песней» — таинственной книги о страстной любви, о чувственной любви, которая почему-то вошла в Священное Писание. Внешним поводом, по-видимому, было то, что эти гимны пелись во время свадеб, во время брачного, венчального, как сказали бы мы, ритуала.

Есть попытка рассмотреть эти песнопения как некий драматический диалог: голос невесты, голос жениха, голос хора. В XIX в. некоторые библеисты истолковывали это таким образом, что девушка из народа любит жениха — пастуха. Ее забирают в гарем к царю (хотя это и называется «Песнь Песней Соломона», там о царе Соломоне говорится в третьем лице и не всегда положительно), но она убегает. Там есть такой момент, когда эта девушка бежит по ночным улицам и ищет своего любимого; солдат, патрульный, ее останавливает: «Куда ты идешь?» — «Я ищу своего любимого». Некоторые толкователи думали, не есть ли это гимн или драма, направленная против царя, против судьбы тех женщин, которые находились — их было около тысячи — в гареме Соломона. (По восточным обычаям считалось, что чем больше жен, тем более авторитетен царь.) Свободная любовь к другу, к любимому пастуху, побеждает этот гарем, эту жизнь, как бы сладкую, но в которой на самом деле нет ничего отрадного для души. Любовь выше царской роскоши.

Куприн все это перевернул. Он взял традиционную модель: изобразил это как любовь царя к юной девушке Шуламит (шуламитянка; то есть этническое, племенное название превращено у него в имя Суламифь).

Конечно, самое важное, что всегда привлекало в этой вещи и Пушкина, и многих других, кто перелагал «Песнь Песней», — это глубочайшее понимание силы любви. «Сильна как смерть любовь», сказано в «Песни Песней». И это очень важно. Мне кажется, что важно не то, каким образом мы истолкуем эту книгу — против царя или за царя, — а важно, что Библия, которая говорит о смерти, о вечности, о дружбе, о войне и мире, о голоде и победах — обо всем, — она, конечно, должна говорить и о любви. И то, что Церковь эту книгу включила в Священный канон, говорит о священности самой тайны любви. Недаром у нас из семи церковных таинств одно является таинством брака, таинством любви.