Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура

Большинству англичан это не нравилось, тут сказывалась извечное отвращение к стране, которую Берк назвал «эта расточительная и отвратительная империя»². Но перед нарождающейся Британской империей стоял непростой выбор: либо поддерживать деспотию Турции, либо дать соперникам возможность перекрыть Британии путь в Индию. Напомнил об этом выборе Питт, хотя до него англичане предпочитали туркам почти кого угодно. Во время предыдущей русско-турецкой войны отец Питта, граф Чэтем, писал в 1770 г. своему другу: «Вашей светлости прекрасно известно, что я истинный русак, и весьма надеюсь, что осман в своем падении потянет за собой дом Бурбонов»³. Но уже в следующем десятилетии с потерей американских колоний сам вектор британского империализма изменился, был перенесен с запада на восток, чтобы сосредоточиться на Индии и странах, лежащих на пути туда. Начиная с этого момента Британия всецело посвятила себя сохранению открытого пути через Ближний Восток, поддерживая «целостность» Османской империи, какой бы царь или наполеон ни пытался ее нарушить. В 1799 г., когда Франция вторглась на Восток, Питт тут же заключил тайный договор с Портой, на восемь лет гарантирующий целостность турецких доминионов. Это объясняет, как вышло, что в 1799 г. английские солдаты сражались в Акре на побережье Палестины.

Это также возвращает нас к «надежде Израиля», ведь, как это ни удивительно, спонсором восстановления мирского «царства» евреев вдруг объявил себя не кто иной, как сам генерал Бонапарт! К числу рекордов, установленных этим поразительным человеком, относится тот малоизвестный факт, что он бы первым главой государства[53], кто предложил восстановить в Палестине еврейское государство. Разумеется, это был лишь своекорыстный жест, начисто лишенный религиозного содержания. Бонапарту не было дела ни до Библии или пророчества, ни до иудаизма или христианства. Будучи атеистом, он считал все религии одинаковыми и объявил бы себя магометанином — что он и сделал, высадившись в Египте, — если бы это послужило его целям. Его громкие обещания евреям, к которым он обращался как к «полноправным наследникам Палестины», были просто военной стратегемой, как и его предыдущий призыв к арабам подняться против своих турецких правителей. Но при всех своих громких обещаниях Бонапарт никогда не мог удержаться от намеков на славу и превратил свой призыв к евреям в обещание восстановить древнее Иерусалимское царство. Это было чистой воды актерством. «Восстаньте, израилиты! — призывал он. — Восстаньте, изгнанники! Поспешите! Близится мгновение, которое может не вернуться и за тысячу лет, пришло время потребовать восстановления гражданских прав среди населения вселенной, в которых вам тысячу лет отказывали, потребовать своего политического существования как нации среди наций и неограниченного естественного права поклоняться Иегове в соответствии с вашей верой, не таясь и на веки веков»⁴. Он призвал евреев под свои знамена и обещал им «ручательство и поддержку» французского народа в деле возвращения своего наследия, чтобы «оставаться ему хозяином и удерживать его против всех завоевателей»[54].

Учитывая обстоятельства невероятного похода Бонапарта в Сирию⁵, «Воззвание» было пустым жестом, таким же искусственным, как героические позы на подмостках театра. Однако оно задало тон событиям, развитие которых имело не менее героическую, но совершенно реальную кульминацию в наше время, когда Израиль наконец стал снова «нацией среди наций». Ведь после Наполеона стало аксиомой, что какая бы держава ни вступала в схватку на Ближнем Востоке, рано или поздно кто-нибудь предлагал возродить Израиль, и равной аксиомой стало то, что кто-то будет предаваться радужным мечтам, что тем самым сумеет не только приобрести сферу влияния в стратегически важной области, но и привлечь на свою сторону предполагаемые богатства и влияние мирового еврейства. Любые политические шаги на благо евреев предпринимались лишь в качестве второстепенных мер в сварах европейских держав, как это было, когда Великобритания приняла Палестинский мандат в XX в. Но надо отдать должное Наполеону: идею придумал он.