Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура

Официальной стала «Высокая церковь», учтивая и готовая довольствоваться малым — предоставлять преференции младшим сыновьям аристократов и их заслуживающей поощрения родне. Индепендентство кануло в лету, а с ним и независимость духовенства. Однако порядок и легальность государственной церкви, сколь бы ни была она лишена религиозного рвения, были предпочтительнее анархии автономных конгрегаций, сколь бы искренними и благочестивыми они ни были. Какие шансы были у Библии в церкви, воплощенной в аморальном пасторе Коллинзе Джейн Остин? Люди Библии, как Нового, так и Ветхого Завета, были, подобно пуританам, экстремистами. Среди них не найти ни одного удовлетворенного или самодовольного человека, но в Англии XVIII в. Божий гнев пророков не мог проникнуть в то, что Гиббон назвал «жирной дремой церкви»².

Однако за изысканно-манерным фасадом XVIII в. по-прежнему сохранялось мощное стремление к нравственной добродетели. Методистское движение и распевание гимнов братьев Уэсли были в той же мере порождением своего времени, хотя и в другой области, что и иронико-комическая поэма «Похищение локона» Александра Поупа или «Письма к сыну» лорда Честерфилда. И как вообще можно пытаться дать общее определение периоду, начало и конец которого знаменовали два замечательных, но столь разных произведения — «Путешествие паломника» Джона Буньяна и «Упадок и разрушение Римской империи» Гиббона»? Гиббон воплощает скептика, ученого и антихристианина, Буньян — пылкого и ревностного верующего и глашатая добродетели. Один — знание, второй — вера или, говоря словами Мэттью Арнольда, один — эллинист, другой — иудаист. «Путешествие паломника» — вероятно, вторая после Библии из самых читаемых книг, написанных на английском языке. По сути, она и была второй Библией — в крестьянских домах, если не в богатых поместьях. Образованные классы ее игнорировали, но в конечном итоге, говоря словами Маколея, она оказалась «единственной книгой, относительно которой образованное меньшинство согласилось в конечном итоге с простонародьем»³. Удивительно думать, что эта эпитома благочестия увидела свет в то же десятилетие, что и пьесы Уичерли «Деревенская жена» и «Прямодушный» — эпитомы распутства. Хотя Буньян принадлежал к предыдущему, пуританскому поколению, его книга принадлежит поколениям последующим, которые ее любили и жили с ней. Он был и наследником пуритан, и предтечей методистов — связующим звеном, которое перенесло пуританство в евангелическое возрождение XIX в.

Но пока простые люди жадно читали про путешествие души к небесным вратам, страной и эпохой заправлял мистер Мирской Мудрец. Его не заботил Мессия, чье обещанное пришествие так разжигало пыл пуритан. Вполне естественно, что его не заботили ни восстановление Израиля, ни сами евреи. По сути, единственным, что заставило тогдашних англичан вообще обратить внимание на евреев, стали Акт о натурализации 1753 г. и вызванный им антагонизм. Прозванный «Еврейским биллем», этот акт предлагал «позволить евреям представлять в парламент прошения о натурализации без причащения к святым таинствам». Один оппонент Акта предостерегал, что, позволяя евреям становится землевладельцами, законодатели обращают в ложь пророчество Нового Завета, которое, согласно христианским комментаторам, подразумевало, что евреи должны оставаться скитальцами, пока не признают Христа мессией. Другой оратор добавлял: «Если евреи войдут во владения большой долей земли в королевстве, как мы можем быть уверены, что христианство и впредь будет оставаться уважаемой религией?» Однако Акт был принят палатой общин и, после одобрения епископами, палатой лордов. Акт был встречен такой бурей протестов памфлетистов и воплями толпы, что в следующем году был отменен и снова вступил в силу только после Акта об эмансипации 1858 г., почти сто лет спустя.