Библия и мировая культура

Пророческое сознание — несомненно, новая ступень на пути Богопознания, постижения того, что было открыто в Торе, новая стадия монотеистического сознания. Однако пророки ни в коей мере не считали себя основателями новых религиозных учений. Они заявляли, что продолжают дело, начатое Моисеем. Действительно, все черты израильского профетизма[303] уже содержались в проповеди великого пророка, принесшего с Синая Скрижали Завета. Однако, чтобы высокая суть этического монотеизма Моисея стала доступна народному сознанию, чтобы она была очищена от неизбежного в языческом окружении налета идолопоклонства и народных суеверий, понадобился некий духовный скачок, который и совершили пророки. Они вели упорную борьбу за свой народ, и эта беспримерная борьба сопоставима только с той, которую выдержал Моисей за время сорокалетнего блуждания в пустыне.

Пророки приходят в то время на общем горизонте человеческой культуры, которое К. Ясперс определил как «осевое». Условно — это середина 1-го тыс. до н. э., когда оформляются основные религиозно-этические и философские учения, определившие облик последующей цивилизации. Все они связаны с приходом выдающихся личностей, словно рассеивающих мрак архаической анонимности: Будды в Индии, Заратуштры (Зороастра) в Древнем Иране, Лао-цзы и Кун-цзы (Конфуция) в Китае, Пифагора, Гераклита, Сократа, Платона, Аристотеля в Греции. Все они объединены стремлением найти первоначала мира, прикоснуться к тайне сокровенной Божественной Сущности, Высшей Реальности. Но так или иначе все эти учения содержат значительные черты языческого миросозерцания. Очень близко подходит к монотеизму религия Заратуштры, но акцентирование в ней злого начала превращает ее в дуализм, в своеобразное «двоебожие». И только пророки наиболее полно и осознанно исповедовали монотеизм — без всякой дани язычеству или пантеизму (обожествлению природы).

Многим мыслителям этого времени (например, греческим ионийским философам — Анаксимандру, Анаксимену, Фалесу, Анаксагору) свойственны поиски единого первоначала, общемирового закона. Но пророки воспринимали Всевышнего не как безликое Первоначало, но как живую Личность, как Бога Живого. Диалог человека с этой совершенной Личностью, стремящейся приобщить человека к Своему совершенству, и придает в глазах пророков смысл существующему миру. Именно понимание осмысленного, направленного движения мира (а не гигантского вращения по кругу) — главное, что отличает мировидение пророков от всех философских систем Древности. В их книгах впервые выражено напряженное чувство историзма. «Пророки, — пишет А. Мень, — первыми увидели несущееся вперед время, им открылась динамика становления твари. Земные события не были для них лишь пеной или скоплением случайностей, но историей в самом высоком смысле этого слова. В ней они видели исполненную мук и разрывов драму свободы, борьбу Сущего за свое творение, изживание демонического богоборчества. Конечная цель истории — полное торжество Божественного Добра»[304].

Пророков существенно отличало от всех других религиозных мыслителей и философов и представление о Богопознании. Для мистиков (например, в буддизме) приближение к божеству мыслилось как выход из пределов собственного «я», как переход в потусторонний мир. В противоположность им греческие философы говорили о возможности постижения божества по сю сторону бытия — рациональным путем. Пророки выбирали иной — не чисто мистический и не сугубо умозрительный — путь. Они просто жили в присутствии Всевышнего, «ходили перед лицом Его». Бог был для них непостижимой Тайной, к которой человеку суждено вечно приближаться через любовь к Нему. В этом смысл часто встречающегося в пророческих книгах выражения даат Элоѓим («познание Бога»), в котором слово даат («познание») не имеет ничего общего со спекулятивным, рациональным знанием в греческом (европейском) понимании слова. Оно означает самую высокую степень близости, глубину проникновения — познание через любовь.

Слово, которое пророки несли людям, осознавалось ими как вложенное в них Божье Слово. Именно поэтому пророческие книги написаны от первого лица, но это лицо — особого рода: «Я» Господа, говорящее через «я» пророка. Однако эти два «я» не сливаются, а остаются самими собой. Таким образом, отношение «я — ты», на котором, согласно М. Буберу, строится культура как диалог, и особая его модификация — «я — Вечное Ты» (также терминология М. Бубера) в пророческих книгах трансформируется в «я — Я», где первое «я» — человеческое — не поглощается Божественным «Я». Как справедливо замечает А. Мень, «при всей непостижимой близости Бога и человека они не исчезают друг в друге, а остаются участниками мистического диалога. Так возникает чудо двуединого сознания (курсив автора. — Г.С.) пророка, не имеющее аналогий в религиозной истории»[305].