Библия и мировая культура

Паулинистский цикл (даже те Послания, которые не атрибутированы точно и только приписываются Павлу) отличается особыми художественными качествами и специфическим единым стилем, по поводу которого С.С. Аверинцев пишет: «Стиль паулинистских Посланий отмечен таким уверенным использованием греческой литературной техники, подобное которому мы найдем в пределах Нового Завета разве что в лучших местах Евангелия от Луки (примечательно, что предание рисует Луку учеником и соучастником Павла в его апостольских трудах). И на эти Послания легло разнообразное влияние семитизмов Септуагинты; но основные черты их литературного облика сформированы совсем иной традицией — жанровыми законами греко-римской диатрибы, которая как раз в это время играет роль универсального инструмента стоической проповеди. Мы находим в Посланиях апостола Павла все важнейшие черты этой формы: раскованность и нервную живость интонаций, имитирование спора с воображаемым собеседником или с самим собой, свободный переход от темы к теме, непринужденную разговорную лексику. Эти черты приобретают особое значение в их соотнесенности со сложным идейным миром паулинистских текстов»[541]. Соглашаясь с мнением выдающегося ученого, позволим себе заметить, что перед глазами Павла был и собственно еврейский пример такого спора с самим собой или воображаемым собеседником — в Книге Экклесиаста, в которой явственно просматриваются черты диатрибы, также весьма соответствующие сложным антиномичным проблемам, обсуждающимся в этой библейской книге. И одна из этих проблем — соотношение свободы воли и предопределенности, волнующее также и апостола Павла.

Точнее, Павла волнует антиномия «закона» и «свободы». Под «законом» прежде всего понимается Закон Моисеев — система заповедей Торы, в это время уже дополненная толкованиями Устной Торы, складывающейся в среде перушим (фарисеев), и именно эта линия становится генеральной для классической (раввинистической) иудейской традиции. Большое количество заповедей лишь внешне кажется несвободой, но на самом деле требует осознанного и ответственного выбора. (Еврейский философ ХХ в. Э. Левинас назвал «свободу, начертанную на Скрижалях», «трудной свободой».) Но апостол Павел, расширяя понятие «закона» до любой этической системы, предполагающей систему норм и запретов, ставит вопрос следующим образом: не побуждает ли запрет нарушить его? Не приводит ли заповедь и знание ее к желанию ее преступить? Апостол отвечает на этот вопрос утвердительно: «…я не иначе узнал грех, как посредством закона, ибо я не понимал бы и пожелания, если бы закон не говорил: «не пожелай». // Но грех, взяв повод от заповеди, произвел во мне всякое пожелание; ибо без закона грех мертв. // Я жил некогда без закона; но когда пришла заповедь, то грех ожил, // А я умер; и таким образом заповедь, данная для жизни, послужила мне к смерти, // Потому что грех, взяв повод от заповеди, обольстил меня и умертвил ею» (Рим 7:7-11}.