Библия и мировая культура

Второй рассказ о сотворении мира и человека (Быт 2:4–25) можно определить как антропоцентрический, ибо в нем именно человек — и человек как личность — в центре Божьего замысла, все остальное подчинено осмыслению места человека во Вселенной. О сотворении мира здесь сказано очень сжато, главное же внимание отдано человеку и его внутренним проблемам — проблемам его экзистенциального одиночества и его душевных противоречий. Согласно второму рассказу, человек был создан еще до возникновения растительного и животного мира, а последний был отдан под опеку человеку и на пользу ему. Более того, именно во втором рассказе человек дает именования всем живым существам (Быт 2:20), т. е. классифицирует их, определяет их судьбу и смысл существования и тем самым участвует в творении, в становлении тварного мира. Во втором рассказе человек не только включен в природное пространство, но и противопоставлен ему: для него «ограждено» Богом особое культурное пространство — Эдемский Сад, и цветение этого сада должен поддерживать человек. В «культурном пространстве» Сада человек ощутит свое неизбывное одиночество, пронзительную тоску по иному человеку — по Другому, в отношениях с которым жизнь обретает смысл. Здесь появится женщина, будет установлен институт брака и семьи, а затем совершится событие, которое станет началом истории человечества — грехопадение.

Уже древние комментаторы полагали, что два рассказа о сотворении мира и человека совпадают во времени: в них повествуется об одном и том же, но по-разному. Более того, еврейские мудрецы считают, что и события, связанные с грехопадением, произошли в рамках Семи Дней творения: первые люди нарушили запрет Божий в тот же День Шестой, когда были созданы, незадолго до наступления Субботы. И тогда же они, согласно одной из версий, были изгнаны из Эдема (согласно другой, Господь позволил им встретить первую Субботу в Райском Саду, чтобы они сохранили память о великой гармонии и стремились отныне ее восстановить). После этого Бог уже ничего не менял, не переделывал, не уточнял в Своем замысле относительно мира и человека. Таким образом, уже традиционный комментарий полагал (и полагает), что первый рассказ содержит общее описание замысла Всевышнего и его воплощения, второй же более подробно представляет непосредственную реализацию этого замысла, связанную с некоторыми уточнениями и изменениями (так художник, задумав свое произведение, затем в процессе работы над ним что-то неизбежно меняет и уточняет). Кроме того, два рассказа дают разные проекции одного и того же процесса, высвечивают разные его стороны, подчиняя повествование не элементарной, но духовной логике. Бог выступает в этих рассказах в разных Своих проявлениях, с которыми соотнесены Его различные Имена: Элоѓим — проявление Бога как Творца и Владыки универсума — и непроизносимый Тетраграмматон, через который Бог любви и милосердия открывается человеку.

Однако и сам человек предстает в двух рассказах в различных своих проявлениях. Рабби Й.Б. Соловейчик очень точно определил человека первого рассказа как «человека физического» (т. е. природного, биологического), а человека второго рассказа — как «человека метафизического» (т. е. духовного). Мыслитель писал: «Поскольку физическая сущность является частью человека, иудаизм всегда рассматривал биологическое существование не как бедствие, а как потенцию. Этот «физический человек» обладает потенциальными возможностями величия, которые только им могут быть реализованы. Хотя «физический человек» обладает и талантом, и способностями к развитию, он часто отказывается принять вызов, предпочитая бездушное существование самосознанию. Простота для него предпочтительней сложности. Глава вторая рассматривает человека как осознающее себя существо. Здесь он размышляет над своим окружением, делает то, что «физический человек», являясь частью окружающего, делать не в состоянии. Во второй главе человек борется за освобождение от анонимности, от существования в роли только лишь биологического вида. Человек сражается для того, чтобы стать уникальным, чтобы стать личностью. <…> «Физический человек» ведет инстинктивное биологическое существование, которое с математической точностью ограничено биологическими законами. Он экстремально прагматичен и не способен к резким изменениям. Только тогда, когда человек порывает с физической природой, отказываясь признавать границы, когда он мечтает, когда он жаждет безграничности, только тогда он может достичь величия. Во второй главе изображен человек «метафизический», который тянется к безграничности и жаждет счастья. «Физический человек» самодоволен, «метафизический» — беспокоен. Иудаизм, хотя и с оговорками, одобряет позицию «метафизического человека»»[127].