Библия Раджниша. Том 1. Книга 2

Десятый гуру сикхов провозгласил: «Я - последний гуру, отныне и навсегда Учителем у нас будет книга, - в этой книге собраны высказывания всех десяти Учителей, включая его, последнего. - Отныне и навсегда не будет Учителя, только книга». Итак, «гуру» означает Учитель, «грантх» означает собрание, поскольку это не книга, написанная одним человеком, но собрание высказываний десяти человек. И, наконец, «сахиб» означает «достойный, уважаемый человек».

Я сказал: «Я понимаю, что вы платите дань уважения высказываниям своих Учителей, но что это за глупость? Зачем вы держите здесь эту воду, зубную пасту, зубную щетку?»

Он сказал: «Вы не знаете наших обычаев. Учителю по утрам нужно омывать рот, чистить зубы - книга...»

И я сказал: «Хорошо, но знали ли ваши десять Учителей зубную щетку, зубную пасту? В те времена не было зубной пасты».

Он сказал: «Верно. Это очень современно». Пятьсот лет назад, конечно, зубная паста «Бинака»...? И сделано в Швейцарии - гуру нужно давать что-то импортное. Эта же зубная паста «Бинака» изготавливается той же компанией в Индии, но гуру нужно предлагать импортную зубную пасту. Если вы так не делаете, то испытываете чувство вины, ведь все сикхи так делают. По утрам вы приносите завтрак - а ведь вы знаете, что это книга... Вы знаете это, вы же не слепые. В обеденное время - обед, и каждый раз все уносится обратно. Книга ничего не ест, но это уже не имеет значения.

Если ваше общество сформировало вас на какую-либо глупость, а вы не хотите ее делать, то ваше сознание будет терзать вас.

Вы должны понимать эти два слова: сознание и совесть. Сознание - это ваше.

Совесть дается вам обществом. Это то, что налагается поверх вашего сознания.

Различными обществами на ваше сознание налагаются различные идеи, но каждое из обществ, то или иное всегда взваливает на вас. А раз что-то взвалено поверх вашего сознания, вы уже не слышите свое сознание, оно далеко от вас. Между вашим сознанием и вами стоит толстая стена совести, которую общество навязало вам с самого вашего детства, - и эта стена работает.

До шестнадцатилетнего возраста я ничего не ел по ночам. В джайнском доме это невозможно. Невозможно найти, чего бы поесть, поскольку с заходом солнца всякая еда заканчивается.

Если что-то остается, то раздается нищим; в доме нельзя найти ничего съедобного. Поэтому невозможно украсть или отправиться на кухню, когда родители уснули. Ничего нет, ничего невозможно найти.

В маленькой деревне невозможно выйти из дома - все знают друг друга. Невозможно пойти в ресторан, потому что они немедленно скажут: «Что...!» Они сами могут и не быть джайнами, но они знают, что вы джайн. Они скажут: «Хорошо! Завтра пусть только твой отец пройдет мимо... Так ты начал есть по ночам?» Поэтому даже если вы чувствуете голод, утолить его нет возможности. До шестнадцатилетнего возраста я никогда не ел по ночам.

Когда мне было шестнадцать, вся школа отправилась на пикник в соседний замок - это была очень красивая гора, покрытая джунглями, - и я отправился вместе со всеми. Все школьники из моего класса, исключая меня, были индусами или мусульманами. Я был единственным джайном. Они не позаботились... День был так прекрасен, было так много интересного, на что можно было посмотреть и чем повосхищаться, и поэтому они не позаботились приготовить еду днем.

Они сказали: «Есть будем ночью». Наступала ночь полнолуния, прекрасная река была рядом с замком, и поэтому решили: «Мы будем есть ночью». Ради меня они не собирались готовить днем, а я не мог сказать им: «Я не могу есть ночью». Я подумал, что лучше поголодать, чем становиться посмешищем, они ведь рассмеялись бы и сказали: «Тогда займись приготовлением еды». А я сам никогда ничего не готовил, даже чашки чая.

Даже сейчас я не смогу приготовить чашки чая. На самом деле, я не знаю, где кухня. Я не найду ее, если только кто-нибудь не проводит меня. Я не знаю, где кухня в этом доме. А в своем собственном доме меня вообще не пускали ни на какую кухню. Вот почему я не могу приготовить даже чашки чая. Меня не пускали на кухню, потому что я общался с мусульманами, и индусами, и неприкасаемыми. Мне говорили: «Если ты не изменишь свои привычки...»

Весь дом обычно ел на кухне, а я ел вне кухни; я был изгнанником, поскольку они не могли полагаться на меня, мало ли откуда я мог прийти. С кем я разговаривал, к кому прикасался, они не имели понятия: «Или сейчас же принимай ванну и тогда сможешь войти...» Ну и сколько же раз я должен был принимать ванну? Поэтому я решил так, я сказал: «Хорошо, не будем спорить каждый день. Я буду есть в другом месте, и буду там совершенно счастлив».