Библия Раджниша. Том 2. Книга 1

Например, борода Винобы - Джавахарлалу она не нравилась. Сам он брился два раза в день, и борода для него была чем-то неправильным. Он был очень нетерпимым, нетерпеливым: одежда, которую носил Виноба, не была «правильной»; в двадцатом веке нужно быть человеком двадцатого века. Образование Винобы было образованием ортодоксального брамина. Он учился в Варанаси, в санскритском колледже, и жил как старый санскритский ученый. Он не был образован в западных предметах, в западных языках, так что между ними двумя не было ничего общего - и поставить такого человека первым... Джавахарлал чувствовал себя, наверное, задетым, но его преданность Ганди была беззаветной: если Ганди выбрал Винобу первым, значит так должно и быть.

Если бы Ганди выбрал премьер-министром Сардара Валлабхбхаи Патела, то Джавахарлал не стал бы спорить или говорить что-нибудь. Он, на самом деле, предложил Ганди: «Зачем причинять так много горя этим людям? Я могу отказаться; они могут выбрать любого, кого захотят. Я не заинтересован, я никогда об этом не думал. Я сражался за свободу, и свобода наступила, я счастлив». Так что он не был испорчен своим премьерством. Он был для Ганди вторым человеком, а после смерти Ганди он имел полную монополию над индийским умом.

Но Индира была политиком, прирожденным политиком. Она бросила мужа и забыла его: политика для нее была важнее, чем муж. Когда встал вопрос выбора между ними, с любовью было покончено. А Фероз настаивал: «Или ты будешь со мной, или ты будешь со своим отцом, премьер-министром - мне все равно, но так не может продолжаться. Целыми днями ты там и приходишь сюда лишь на несколько минут, просто чтобы сказать привет, и снова убегаешь в дом премьер-министра. Ты путешествуешь с ним, а со мной ты никуда не выходишь». Он дал ясно понять, что нужно сделать выбор.

Индира просто ушла. Она сказала: «Нет вопроса о выборе; я принадлежу политике, и я собираюсь уйти в политику». От своего отца она выучилась одному: ни один политик не сможет стащить тебя вниз, если ты неподкупна. Пусть все они подкупны, но ты смотри в оба и все время собирай данные о них. И это было всей ее силой; они не могли дискредитировать ее, поскольку она никогда не совершала ничего плохого, а сама она могла дискредитировать их всех.

Политики - это легальные конституционные преступники.

И вот этот человек, Дон-Кихот, хочет выбросить меня и мою коммуну отсюда - насовсем. Вот почему я говорю, что Орегон, возможно, должен появиться на карте Советского Союза. Он не должен быть частью Америки - не США, но СССР. То, как говорят эти люди, - а они сенаторы, - это фашизм, коммунизм, нацизм. Они говорят о демократии, они говорят о свободе слова, они говорят об уважении к личности, но я не думаю, что они принадлежат Вашингтону, Джефферсону, Линкольну; они принадлежат Иосифу Сталину, Хрущеву, Брежневу. Эти люди должны перевести себя на соответствующий им путь, они должны постараться переместить Орегон в Советскую Россию; только тогда они смогут выбросить меня и мою коммуну - в противном случае нет никакой возможности.

И кто они такие? Но они наживаются на нас... Теперь, говоря орегонцам, что я всех их назвал идиотами, он пытается нажиться на нас. Я же ничего подобного не говорил. Но теперь я говорю: первого идиота я нашел. Он сам объявил себя. И я подожду второго, ведь в Орегоне два сенатора, так что второй будет как раз... он уже запаздывает. Дон-Кихот пришел в этой гонке первым.

Мое высказывание настолько просто, что даже ребенок поймет его. Я сказал, что орегонский идиот - это особый класс. Как он умудрился понять из этого высказывания, что все орегонцы - идиоты? Тогда, что же я? Тогда, что же вы? Мы все орегонцы. И мы намереваемся оставаться орегонцами.

Эти люди могут сделать, могут сказать все, что угодно. Он говорил как раз перед... наши санньясины были на этих слушаниях, где выступал он. Он созвал слушания, и два или три наших санньясина присутствовали на них, но мы никогда не участвовали в них, поскольку, какой смысл участвовать во всех этих бессмысленных вещах? Это были такие абсурдные слушания - невозможно представить себе, как люди могут допускать такие вещи.

В нашей собственности мы имеем несколько маленьких клочков земли, принадлежащей правительству, федеральному правительству. Они взяты в аренду на сорок лет; и коль скоро мы заплатили за землю, арендованная земля принадлежит нам. Эти слушания касались того, что мы не разрешаем людям приближаться к правительственной земле, - что абсолютно ложно, поскольку даже чиновники, наблюдающие за правительственной землей, сказали, что мы не делали ничего незаконного, мы никогда никому не запрещали - и ни у кого не может быть каких-либо причин разгуливать по пустынной земле или холмам.