Я отвечал: «Я не шучу; я просто говорю, что говорить кому-то "одна дюжина" - так легко, что я именно это и делаю. Если кто-нибудь спрашивает меня, сколько у нас детей, я отвечаю -"одна дюжина". Это проще. Ты без всякой необходимости все усложнил: одиннадцать! Тебе следовало бы остановиться на десяти — это число кажется законченным, либо на двенадцати — это число также кажется законченным, но одиннадцать? Что это за число вообще?»
Из всех десяти сестер и братьев больше всего я любил одну сестру, которая умерла, когда я был очень маленький. Должно быть, мне было лет пять, а ей три года. Но даже тогда я не плакал. Я был удивлен и потрясен. Плакали все, и все думали, что я потрясен, потому что я любил эту сестру больше всех. Все в семье знали, что я любил ее больше всех, и она меня любила больше всех. Все думали, что я не плакал, потому что был сильно потрясен, но на самом деле это было не так.
Когда умер мой дедушка по материнской линии, я не плакал, а ведь он воспитал меня. Он был мне ближе, чем мой отец, так как первые семь лет своей жизни он был рядом со мной, а это был очень ранимый возраст. Он умер на моих руках. Моя бабушка потеряла полный контроль над собой: она рыдала, выкрикивала какие-то слова и бессвязные предложения. Они всю жизнь прожили вместе, и у них был только один ребенок -моя мать. Когда она вышла замуж, они жили одни и делили между собой свое одиночество. Моя бабушка, должно быть, чувствовала себя действительно покинутой: дедушка был ее целым миром. Для меня он был не просто дедушкой по материнской линии.
Мне очень трудно определить, что он значил для меня. Он часто называл меня Раджа (слово
Обычно слонами владели две группы людей. Святые могли иметь слонов, потому что у них было много учеников. И когда
эти последователи заботились о своем святом, они заботились и о его слоне. Недалеко от нас жил святой, у которого был слон, поэтому мой дедушка приводил слона на мой день рождения. Он сажал меня на слона с двумя мешками, наполненными серебряными монетами.
В то время рупии были из чистого серебра; банкноты в Индии не использовались. Банкноты не являются чем-то новым; в Китае они существуют тысячи лет. Китай во многом опередил другие страны. Марко Поло, когда он вернулся из Китая, привез с собой печатные банкноты. Однако ему не поверили. Его позвали к священнику и сказали: «Не пытайся выдумывать фантастические и глупые история. Кто поверит, что кусок бумаги можно использовать как деньги?»
И священник подбросил вверх золотую монету, она упала на пол с громким звоном, а он сказал: «Это деньги». Затем он сжег банкноту со словами: «А это твоя выдумка».
В моем детстве банкнот в Индии не было; для изготовления рупий все еще использовали чистое серебро. Мой дедушка обычно наполнял два мешка, два больших мешка, которые висели на боках слона, серебряными монетами, и я ездил по деревне и разбрасывал эти монеты. Вот как он отмечал мой день рождения. Как только я отправлялся в путь, он присоединялся в своей повозке, запряженной быками и наполненной рупиями; он обычно повторял: «Не будь жадным — у меня достаточно рупий. Ты можешь бросать столько рупий, сколько есть у меня. Не останавливайся, бросай!»
Естественно, вся деревня следовала за слоном. Наша деревня была не очень большая, не более двухсот-трехсот человек, поэтому я кружил по деревне, по ее единственной улице, разбрасывая рупии. Дедушка всячески старался внушить мне мысль, что я принадлежу к королевскому семейству.
Он так меня любил, что заболеть для меня было практически невозможно. Если у вас нет силы преодолеть болезнь, вы можете постараться ничего о ней не говорить. Он обычно впадал в панику: если у меня была лишь небольшая головная боль, он впадал в такую панику, что садился на лошадь и ехал к ближайшему врачу, а потом отвозил его назад. Это было хуже, Чем головная боль, поэтому я просто молчал, ничего не говорил об этом. Даже, когда дедушка умер у меня на руках, слезы у меня не появились. Я стал подозревать, что у меня нет слезных желез. Но в тот день, прощаясь со своим деревом, я рыдал первый и последний раз в жизни. Это всегда оставляет очень светлое пятно. Когда я плакал, я был абсолютно уверен в том, что в глазах дерева тоже были слезы, хотя я не мог видеть его глаз, я не мог видеть его слез. Но я мог чувствовать, - когда я прикасался , к дереву, я мог чувствовать печаль, я мог чувствовать блаженство, я мог чувствовать прощание. А это оказалось моей последней встречей с деревом, так как когда я вернулся через год, то по какой-то глупой причине дерево было срублено.