Библия Раджниша. Том 4. Книга 2

Ваши волосы — это отмершие клетки. Вот почему вы не раните себя, когда обрезаете волосы. Попробуйте порезать какую-нибудь другую часть тела, и вы узнаете! Волосы мертвы, это мертвые клетки. Ваши ногти — мертвые клетки; определенный тип мертвых клеток, которые не могут быть удалены другим путем.

Все тело представляет истинное значение слова «организм».

Коммуна — это организм.

В этом смысле — это организация.

Поэтому сначала надо уяснить себе, что коммуна состоит из бунтарей. И ни один идиот не может быть бунтарем; только очень разумный человек может быть им. Идиоту, тупице, посредственности проще оставаться с ортодоксальными условностями и традициями; с толпой, с чернью.

Быть бунтарем означает поступать по-своему: вы покидаете толпу.

Вам необходимо мужество, необходим ум.

Вы должны быть игроком — вас должен радовать риск на протяжении всей вашей жизни.

А любая коммуна состоит исключительно из бунтарей.

И там, где собираются вместе разумные люди, не нужна никакая иерархия, не нужен никто, кто говорил бы «направо, налево, кругом, вперед шагом марш»-. Подобное необходимо только отсталым людям.

Я слышал об одном философе, который участвовал во второй мировой войне, — тогда все должны были участвовать в войне. Этого бедного философа тоже взяли на войну. Он сказал: «Я абсолютно бесполезен, потому что я не смогу ничего сделать, глубоко и всесторонне не обдумав».

Ему сказали: «Ты сможешь думать, не волнуйся, но ты должен пойти на войну».

Он пошел. В первый же день началась муштра. «Налево!» Все повернулись налево, а философ остался на месте. Его спросили: «Почему не поворачиваешься налево?»

Он спросил: «А зачем? Я не вижу никаких причин. Я обескуражен, почему столько людей повернулось только потому, что вы сказали: „Налево!“ Сначала скажите мне, зачем мы должны поворачиваться налево? А почему не направо?»

Бригадир сказал: «Ты что, дурак? Я говорю „налево!“»

Философ сказал: «Вы можете говорить что угодно, но это вовсе не значит, что я буду это исполнять».

Бригадир оставил его стоять на месте, а остальным скомандовал повернуться направо, повернуться так и эдак. И в конце концов они опять вернулись в исходное положение. Тогда философ сказал: «Я не вижу смысла. Я стоял все время в одном положении! А эти бедняги все поворачивались и поворачивались и в итоге пришли в то положение, в котором все это время находился я».

Бригадир спросил в своем ведомстве: «Что мне делать с этим человеком? Какую причину я должен назвать, чтобы он повернулся налево? Это ведь обучение, а этот человек очень странный; он говорит: „Но зачем меня необходимо обучать поворотам налево? Что особенного в этом левом? И, прежде всего, я не вижу смысла в этом обучении: я уже обученный человек. Я профессор, я философ — мое имя знает весь мир. Я обученный человек — какое обучение можете дать мне вы?“»

Бригадир спросил штабных. Они сказали: «Мы предполагали, что могут быть неприятности. Пошлите этого парня — он философ, — пошлите его на кухню. Пусть он займется чем-нибудь другим, режет овощи или что-то еще. Вы не сможете с ним спорить, убеждать его — нет времени. Чтобы уговорить его, потребуются годы. И для этого нужен профессор, философ, более авторитетный, чем он. Это не по вашей части; муштруйте своих идиотов, тех, кто никогда не спрашивает „почему?“»

Философа послали на кухню. Начальник спросил его: «Что ты можешь делать?»

Он ответил: «Я могу думать. Ничего другого я не умею».

Офицер сказал: «Думать? А что мы с этим будем делать? Но уж если тебя прислали, ты должен будешь что-то делать. Сделай вот что. Здесь горох; ты должен разложить его на две кучи — в одну кучу складывать крупные горошины, в другую мелкие».

И вы опять вернулись к парадоксу Бертрана Рассела… Через полчаса офицер вернулся, а философ сидел так же, как до его ухода, и горох лежал так же. Он не дотронулся ни до одной горошины. Начальник спросил: «Что ты делаешь? Прошло полчаса, где кучи?»

На что философ ответил: «Мне не было сказано, куда я должен класть горошины, которые не являются ни большими, ни маленькими, средними. Я это и осмысливаю. Я смотрю на горошины; двух куч не получится. Даже трех, даже четырех. В действительности каждая горошина должна лежать в отдельной куче, потому что все горошины разные, ни одна из них не повторяется. Как же я смогу сложить их в кучу? Они хороши такими, какие есть, индивидуальными. Нет двух одинаковых горошин, они никогда не были одинаковыми и никогда не будут одинаковыми».

Моя коммуна в большей степени организм, чем организация.

Мы все разумные люди — нет необходимости кому-то еще говорить вам, что делать, как делать.

Ваш разум есть ваша ответственность.

Никто не собирается перекладывать на вас ответственность насильно. Но я знаю, почему возник этот вопрос, — потому что с самого раннего детства вам постоянно указывали, как себя вести.