Библия. Ужас и надежда главных тем священной книги

Впрочем, в обоих случаях речь шла об эпохе плодородия и процветания, справедливости и мира. Также в обоих случаях, от Августа до Нерона и от Иисуса до Павла, предполагалась необходимость активного сотрудничества во имя эсхатологической трансформации, а не праздная релаксация. И наконец, в обоих случаях последняя, кульминационная и эсхатологическая, эпоха была связана с избавлением от греха, который задерживал ее наступление.

Данную главу уместно закончить тем, как представлял золотой Эсхатон в Августе римский поэт Вергилий. Затем в следующей главе мы сравним это с альтернативным видением – Эсхатона во Христе – у еврейского пророка Павла.

«Золотой век»

Около 40 года до н. э. Вергилий в своих «Буколиках» описывал, как в грядущем царстве Сатурна нужда в труде отпадет, «козы и грозные львы стадам уже страшны не будут», а преступления «обессилят» (4.13–22).[34] К 29 году до н. э., когда он опубликовал «Георгики», он стал думать иначе: земледельцы будут трудиться – вдали от городских тревог, коммерческих рисков и военных авантюр (1.132–134; 2495-540).

Однако между 29 годом до н. э. и своей смертью в 19 году до н. э. Вергилий создал свой великий эпос, «Энеиду». В нем он отождествил золотой век с августовской эпохой, а владычество Сатурна, – с владычеством Цезаря. Скитания и тяготы Энея (вспомним его бегство из Трои) предзнаменовало судьбу Августа. То, что августовская эпоха станет золотым веком, было определено свыше на небесах, пророчески предречено на Земле и величественно осуществлено Августом.

Сначала на небесах Юпитер говорит своей встревоженной дочери Венере (Афродите) о судьбе этой троянской семьи:[35]

Я же могуществу их не кладу ни предела, ни срока,
Дам им вечную власть. И упорная даже Юнона,
Страх пред которой гнетет и море, и землю, и небо,
Помыслы все обратит им на благо, со мною лелея
Римлян, мира владык, облаченное тогою племя.
Так я решил. Года пролетят, и время настанет.

…

Будет и Цезарь рожден от высокой крови

троянской,
Власть ограничит свою Океаном, звездами —
славу,
Юлий – он имя возьмет от великого имени Юла,
В небе ты примешь его,
отягченного славной добычей
Стран восточных; ему воссылаться будут молитвы.

(1.278–290)

Судьба Рима и божественность Августа изначально предопределены Юпитером, и ничто не способно помешать вышней воле. Августу, как новому Энею, предназначено подчинить весь мир своим законам.

(4.231).

Далее, эта судьба была дважды предсказана издревле. Так, дух покойного Анхиса говорит Энею, своему еще живому сыну:

Им направляемый Рим до пределов вселенной
расширит
Власти пределы своей, до Олимпа души возвысит.

…

Вот он, тот муж, о котором тебе возвещали

так часто:
Август Цезарь, отцом божественным
вскормленный, снова
Век вернет золотой на Латинские пашни,
где древле
Сам Сатурн был царем, и пределы державы
продвинет…

(6.781–794)

Пророчество продолжается, и мечта о золотом веке Сатурна хорошо резюмирована в следующих строках, которые впоследствии цитировали, быть может, даже слишком часто:

Римлянин! Ты научись народами править державно —
В этом искусство твое! – налагать условия мира,
Милость покорным являть и смирять войною
надменных!

(6.851–853)

Так заканчивается шестая книга «Энеиды». В начале седьмой книги мы читаем еще одно пророчество о судьбе Рима. И на сей раз это происходит уже в Италии. От оракула Фавна, «вещего старца-отца», предрекается:

Зять из чужбины придет и кровью своей возвеличит
Имя наше до звезд,
и к ногам наших правнуков общих
Будет повержен весь мир, и все, что видимо Солнцу
В долгом пути меж двумя Океанами, —
им покорится.

(7.98-101)