Библия в СМСках

Тогда Салим схватился за стену. Взглядом. Не потому, что дома и стены помогают, а потому что… потому что обои, вот! Обои, которые надо было клеить встык, были на их кухне наклеены внахлест. Из-за этого те коричневые полоски, которые ближе к нахлесту, оказались уже тех, которые в середине. Салим никогда раньше не замечал этого, надо же, вот только теперь заметил. А из-под нахлеста в одном месте, выше бабушкиной головы, вытек когда-то клей. Там теперь такая полоса неровная. Еще и размазанная. А левее – точки, это брызги наверное. Когда они тут появились? Вон про дырки от гвоздиков Салим точно может сказать, откуда они: тут были приколоты два кленовых листа с рожицами – он подарил их маме, когда в садик ходил, в младшую группу. А наклейка вкривь – это уже Стаса работа, Стас на рожицы не способен.

Прошла вечность, и стены растворились в ней вместе со всеми потеками и дырками. Осталась одна пустота. Это была настоящая, неподдельная, пелевинско-чапаевская пустота. В этой пустоте бронетанком стояла бабушка. Она зажимала рот ладонью и не шевелилась. Но Салим слыхом не слыхивал о Пелевине, поэтому возможное сюрреалистичное продолжение создавшейся ситуации его не пугало. «Надо купить новые обои и поклеить их встык!» – подумал он. У пустоты от этой позитивной мысли безвольно подогнулись коленки, и она задумалась о капитуляции. Люди, находящиеся на кухне, этого не заметили. Тогда пустота исчезла. Вместе с вечностью.

– Я спать хочу, – сказал Салим.

Бабушка сначала согласно закивала – мелко-мелко, а потом согласилась:

– Да.

Салим пожал плечами и повернулся, чтобы уйти. Раз разговор окончен…

– Ты только на минутку присядь, Санечка, – попросила бабушка. – На одну минуточку…

Салим сел. Главное, не показать бабушке, что Санечкой его называла только мама.

Бабушка тоже присела. И заговорила о том, что она старая. Что там, далеко, у нее хороший дом. Что этот дом должен достаться теперь им, двум братьям. Что Санечке, как старшему…

Главное, не показать бабушке, что Санечкой его называла только мама.

Что там и школа лучше, и к Москве ближе. А в Москве институты есть – Санечке образование получать, в люди выбиваться, четырнадцать лет – не шутка. Что не может она одного брата взять, а другого оставить тут одного..

Главное, не показать бабушке, что Санечкой его называла только…

Да и Стаса надо врачам хорошим показать, что там у него с глазками, раз он моргает, может, полечить его. А как она там с ним одна, с убогим-то, одна, без Сани… И дом там у бабушки такой – хоть на велосипеде катайся. И друзей Саня себе там мигом…

Главное, не показать бабушке, что Саней его называла…

А Стасу мы скажем, что мама в больнице, лечится. Он, Стасик, малой еще. Саня все понимает, а юристы говорят, что одного Саню несовершеннолетнего нельзя оставить, подсудное это дело, юристы говорят, одного-то…

Главное, не показать бабушке… Ничего не показать…

– Ты чего молчишь-то все? – забеспокоилась вдруг бабушка, нагнувшись к Салиму.

И хотя между ними был кухонный стол, странный запах кладбищенской земли обдал Салима новой волной.

– Ба, ты где всю ночь была? – хрипло, не своим голосом, спросил Салим.

– У Гали, – удивилась неожиданному вопросу бабушка. – У Галины, этой, как ее, Торшеровой, что ли…

– Торшиной, – механически поправил Салим.

Галя Торшина была их соседкой, через подъезд, и самой близкой маминой подругой. А еще, по совместительству, крестной матерью Стасу. Ее муж юристом не был, но, по слухам, когда-то учился на юриста, и за советами весь дом к нему бегал.

– А чо ты у нее делала?

– Ну как чо… – окончательно растерялась бабушка. – Дела обсуждали. С переездом. Квартиру вашу куда девать. Сдавать или продавать… Чего ж она простаивать будет?

– Не будет она простаивать! – отрезал Салим. – Это наша квартира! Мы в ней жить будем. То есть пока – я один буду в ней жить. А встану на ноги – заберу у тебя Стаса.

И, считая на этот раз разговор уж точно законченным, Салим решительно пошел спать.

– Саня, Санечка… – всполошилась, засеменила за ним бабушка. – Ну не могу я тебя тут одного оставить! Да и нельзя это. Да и как это? А вдруг чего будет! И юристы говорят, что нельзя. И учиться ж тебе, учиться, Санечка…

Салим хотел повернуться и сказать бабушке, чтобы она не смела называть его Санечкой, потому что… Но почему-то так и не повернулся. Просто прошел в комнату и залез под остывшее одеяло.

В жидком предрассветном сне он опять увидел бабушку. И словно бабушка опять подошла к его кровати, а он опять сделал вид, что спит. И бабушка сказала ему, странно и тихо сказала, так тихо и настолько странно, что словно и не сказала вовсе:

– Се, стою у двери и стучу. Если ты слышишь голос мой, отвори дверь, войду.

Салим дивился во сне ее странным словам, но не мог открыть ей дверь, потому что никакой двери между ними не было. Салим хотел открыть если не дверь, то хоть глаза, но глаза не открывались, словно закостенели.