Библиотечка журнала «Советская милиция» 1(25), 1984

— Вы человек смелый, решительный, умный, — капитан старался поймать взгляд Жиренкова, — я понимаю ваше состояние. Чтобы полностью ввести вас в курс дела, я сообщу вам некоторые известные нам факты: на нескольких консервных банках, из тех, с которыми вы были задержаны, обнаружены отпечатки ваших пальцев. Эти же отпечатки — и на жестяных упаковочных лентах, скрепляющих ящики. Дальше. В комнате, где вы жили, найден охотничий нож, относящийся к типу кинжалов, и кастет. И на том, и на другом есть следы ваших пальцев… Всего за последние годы вы совершили четырнадцать краж. Вот их перечень. Похищено государственного имущества на сумму более шести тысяч рублей… Следующее: два года назад у железнодорожного пакгауза на станции Никульцево был убит сторож… Достаточно или еще продолжать?

— Достаточно, — хрипло выдохнул Жиренков.

— У меня к вам, Станислав Иванович, есть такое предложение: не запираться, говорить правду. Вы меня поняли?

— Да! — кивнул Жиренков, почти беззвучно пошевелив побледневшими губами. — Но, клянусь, я ничего не знаю об убийстве сторожа!

Александр Михайлович отчетливо видел, что Жиренков духовно сломлен.

— Я не буду, Станислав Иванович, вас допрашивать сегодня, — сказал Гвоздев. — Мы встретимся завтра или послезавтра. Вы за это время все обдумайте и взвесьте. Рекомендую вам принять мое предложение. У вас один выход — полнейшая откровенность. Вы поняли, чего я хочу от вас?

— Понял. Я понял, — прошептал Жиренков. — Я подумаю.

…На другой день, примерно в тот же час, Гвоздев снова вызвал подследственного.

— Как себя чувствуете? Можете отвечать на мои вопросы? — спросил Александр Михайлович.

— Да, — почти равнодушно ответил Жиренков, — я несколько ослаб, а в общем — могу.

— Тогда начнем! — Гвоздев положил на стол бланк протокола допроса.

Жиренков изложил обстоятельства последнего хищения из вагона.

Да, он, Кандыба, Анатолий Канюков и Шакир, недавно освободившийся из мест лишения свободы и живший у старика Тюри, примерно в половине второго ночи пришли в вагонный парк к тому вагону, о котором знал Анатолий. Осторожно вскрыли его, разломали несколько ящиков и в принесенные с собой мешки сложили консервные банки. Анатолий сказал, что в банках свиная тушенка. В мешках носить было удобней. Он и Кандыба дважды отнесли банки в тайник. Шакир оставался в вагоне. Где находился тайник, Шакир не знает, и показывать его они ему не собирались. В третий раз Анатолий с Шакиром остались в вагоне, а он понес банки один, и тут как раз появились охранники, стали его преследовать и задержали. В тот момент, когда охранники побежали за ним, Канюков и Шакир находились в вагоне, успели они скрыться или нет — он не знает. Готов показать, где находится тайник.

Кроме названных лиц в группе есть еще человек по кличке Орешек. Орешек — руководитель. Кандыба часто говорил: «Орешек приказал… Орешек сердится… Орешек просил передать… Сам Орешек лично никогда не появлялся. Никто его не видел. Может быть, что его вообще не существует. Просто — выдуманное лицо, для прикрытия. Суслик ходил воровать из вагонов всего два раза, он — карманник. Украденное всегда отдает Канюкову. Куда тот отправлял наворованное, ему, Жиренкову, неизвестно. Обычно через неделю или две после очередной кражи Кандыба приносил деньги и отдавал каждому причитающуюся долю. Делил по справедливости, споров и обид не было. От кого получал Анатолий сведения о вагонах, их содержимом и месте расположения в парке, он не знает — излишнее любопытство у них не поощрялось. В убийстве сторожа на станции Никульцево он участия не принимал. Кто это сделал, не знает.

Более трех часов, почти без передышки, Александр Михайлович писал протокол.

Своих друзей Жиренков не выгораживал, но и сваливать на них вину, для того, чтобы оправдать себя, не пытался. Александр Михайлович понял все это и вздохнул с облегчением — это говорило о том, что Жиренков только изменил метод борьбы, но продолжает бороться и, значит, каких-либо эксцессов с его стороны опасаться нечего.

И это было важно. Всякий следователь, так или иначе, несет моральную ответственность за душевное состояние подследственного, за то, как пойдет процесс духовного перевоспитания, начало каковому он сам и закладывает.

— Не падайте духом, Станислав Иванович, — сказал он, — я не думаю, чтобы вы очень любили ваших, теперь, считай, уже бывших «друзей»…

— Какая там любовь! — грустно усмехнулся Жиренков.

— Тогда я посоветую вам: увидевшись с кем-либо из них на очных ставках, в робость не впадайте. Потом вы встретитесь с ними еще только раз — в суде, а уж после расстанетесь надолго.

ПОЗДНО вечером Канюков с пустыря тенью проскользнул к дому, в котором жила Раиса Щелканова. Стукнул в окошко, которое распахнулось, и ловким, привычным движением влез в него.

— Собери что-нибудь закусить, — попросил он Раису, снимая пиджак и ставя на стол бутылку водки.

— Не надо бы, поздно уж.

— На душе нехорошо что-то. Еще с того момента, как Сонькин попался, — Анатолий, сбросив полуботинки, лег на постель поверх одеяла.

— Зря ты расстраиваешься! Сколько уж таких попадалось.