Библиотечка журнала «Советская милиция» 3/27

- Остолбенели, что ли? Человек при смерти, а они скорбят - нет бы делом заниматься, язва их побери. Ишь, век доживают, а как человека на ноги поставить - не ведают.

Он размотал тряпку с баночки, все той же заветной баночки, в которой хранил чудодейственную «мумию».

- Эту вот штучку не каждому доводится иметь, - повертел он на свету баночку и с каким-то особым удовольствием втянул терпкий запах лекарства. - Только я, дед Зайцев, на всю округу имею это чудо, нету его ни у кого более. Каких ран только не залечивал, бывало… Сперва не верили, шаромыжником называли, а теперь как нужда, так ко мне с мольбой: исцели, Мироныч.

Его добрые глаза вдруг заискрились радостной уверенностью человека, сделавшего добро людям, знающего себе цену, сознающего, что может помочь человеку, оказавшемуся в беде.

- А ты знаешь, паря, как я нашел эту мумию? Раз бродил с ружьишком в тайге под Курулей, подошел к высоким скалам, поглядел вверх: а над скалами в небе дерутся два орла, аж перья летят. Долго я наблюдал эту баталию. Один орел упал камнем на скалу, а другой улетел прочь. Вдруг вижу: тот, что упал, стал чего-то копошиться. Я подобрался ближе, присмотрелся, а он клювом что-то сдирает со скалы и мажет себе разодранную грудь. Тогда я смекнул, для чего он это делает - залечивает раны. Я кое-как взобрался на скалу, наскреб вот этой штуки. Когда слезал со скалы, то разодрал руку и тут же смазал. Через пару ден от раны след простыл. А потом людей лечил. Один мужик из политических сказал, что эту штучку ученые лекари знают - мумией зовется она.

- Верю тебе, деда, очень верю, и надеюсь, что Тасю ты вылечишь, - искренне сказал я.

В тот же день я уехал, так и не дождавшись, когда Тася придет в себя. А потом я завертелся в круговороте повседневных дел и вспоминал о ней только по вечерам, когда оставался наедине с собою. Я не знал, что с ней, как идет ее выздоровление и томился от неизвестности. Несколько раз я пытался отпроситься у начальника съездить в Ушумун, но мне не разрешали: дела, дескать, и все тут.

Однажды я не вытерпел и напустился на Дюкова:

- Вычто же, Андрей Федорович, разбрасываетесь своими работниками? Неужели вас не интересует судьба подчиненных?

- Как разбрасываюсь? - недоуменно спросил он.- Что-то я тебя, Федор, не пойму.

- А так разбрасываетесь! Тасю… то есть Воронову, бросили, забыли про раненого человека! А может, она сейчас, как никогда, нуждается в заботе.

Дюков посмотрел на меня веселыми глазами и покачал головой.

- Вот ты о ком…

Потом он стал серьезным и успокаивающе сказал:

- Зря кипятишься, Федор Андреич, зря. С Вороновой все в порядке, только вот тебе как-то забыл об этом сказать. - Он похлопал меня по плечу. - Ну, извиняй, братец, извиняй.

А письмо от Таси пришло совсем недавно - все замусоленное, очевидно, долго ходило по рукам, прежде чем попало ко мне. Она сообщала, что поправляется, даже ходит по избе, но «злые деды» не разрешают выходить на улицу. Скучно, читать нечего. Все, что прислали и нашла в деревне, перечитала, теперь томится от скуки. Скорей бы уж окончательно встать на ноги. Подробностей особых в письме не было, видимо, не надеялась, что оно дойдет до меня и знала, что его будут читать, так как оно пройдет через несколько рук, пока дойдет до меня. Но в конце она все-таки приписала: «Хочу увидеть тебя, Федя».

И вот я опять, как месяц назад, выхожу на этой уютной, маленькой станции Усть-Ундурга. Солнце так же, как раньше, ярким диском выплыло из-за вершин лесистых сопок, облило золотом цветастые поляны, крыши домов и перламутровыми бликами заиграло на перекатах быстрой Ундурги. Все так же на окраине лаяла собака, поскрипывали калитки, мычали коровы. Словом, селеньице это просыпалось и начинало свой обычный день. А мне казалось, что это утро особенное, потому что надо мною чистое небо, что ярко светит солнце, что рядом течет быстрая река и, наконец, оттого, что я скоро увижу Тасю. Я пошел по той же извилистой лесовозной дороге вдоль круто-бережной Ундурги, где мы совсем недавно проходили с Тасей. Но сегодня дорога почем-то была длиннее, казалось, не будет конца этим двадцати с лишним верстам. Я помню, когда мы первый раз шли на Ушумун, село открылось в тот момент, когда дорога начала спускаться с крутяка, а речка ушла куда-то вправо; сейчас же речка несколько раз уходила вправо, но после каждого перевала возвращалась снова к дороге. А вокруг темные скалистые берега и непролазная дикая тайга. Июльское солнце - яркое, но с утра не жаркое; лишь к полудню начинает горячо припекать. Песок на дороге раскалился, казалось, что подошвы моих худых туфель вот-вот расплавятся. Я спустился к плесу искупаться. После прохладной воды идти стало легко, я прибавил шагу и вскоре вышел на пригорок, с которого увидел долгожданное село, раскинувшееся в зелено-голубой долине. А через несколько минут я уже был у дома стариков. Тасю увидел издали, она сидела на завалинке в тени дома и просматривала какой-то замусоленный журнал.

- Федя! Откуда ты?! - искренне удивилась и обрадовалась она моему появлению.