На прошлой неделе они уже приходили и запретили ей разговаривать с врачами, пока она не сдаст имена и адреса членов Сопротивления. Элейн ничего не сказала, но размотала бинты и попыталась превратить заживающие раны в смертельные. Медсестры такое поведение не одобрили и наседали на милицию, пока те не разрешили посещение и разговор с врачом.
– Две другие пули попали в икру и бедро, не задев кость. – Он пожал плечами. – Повезло,
Элейн проглотила повисшее на кончике языка ругательство, и оно обожгло ей гортань, словно желчь. Тогда она переместила внимание на боль от ранений, пытаясь понять, насколько она ослабела и сколько сможет выдержать, попав в руки палачей.
За несколько дней до того, как на склад напали, одна женщина, которую арестовало гестапо, выбросилась из верхнего окна здания, куда ее привели на допрос. Она знала, что не выдержит пыток и предаст своих товарищей, поэтому отважно выбрала смерть.
Элейн перевела взгляд на окно, за которым светило солнце и насмешливо цвел розовый сад. Накануне ей разрешили выйти туда, на прогулку на свежем воздухе. «Да уж, повезло», – мелькнула у нее горькая мысль – ее палата располагалась на первом этаже.
– И это еще не все, – продолжал доктор. Так и не проронив ни слова, Элейн повернулась к нему, и увидела, как он вынимает из своего кожаного портфеля сверток какой-то коричневой ткани и кладет на ее постель. Элейн нахмурилась и вопросительно взглянула на доктора.
– У вас есть друзья, которые считают, что вы быстрее поправитесь в более подходящих условиях. – Он положил покрытую старческими пятнами руку на сверток. – Должен признаться, я по старости лет иногда допускаю оплошности. – Он снова пожал худыми плечами, в глазах у него заплясали огоньки. – Иногда я забываю запереть дверь. Со стариками это случается.
Элейн хотела задать вопрос, но доктор жестом велел ей спрятать сверток. Она поспешно запихнула его под одеяло и оглянулась, чтобы удостовериться, что никто ничего не заметил. Но сновавшим по коридору медсестрам было не до нее.
– Так что, как я уже говорил, мадемуазель… – Доктор захлопнул портфель и взялся за ручку. – Вам очень повезло.
И на этот раз Элейн была готова с ним согласиться.
После его ухода она соскользнула с койки, прошла в маленькую ванную и развернула тючок. Внутри обнаружились очки, сандалии с подошвами, вырезанными из старых автомобильных шин, тюрбан, футляр с красной помадой и коричневое платье, сыгравшее роль мешка для всех этих предметов.
Повязывая тюрбан на свои светлые волосы и намазывая губы липкой красной помадой, Элейн не могла не вспомнить тот день, когда нацистский офицер гонялся за ними с Николь по трабулям, и внезапно сердце у нее заболело не от раны, которую нанесла пуля. Она вернется в Сопротивление и продолжит сражаться – ради Жозефа, ради Николь, ради Антуана, Манон и Марселя. Ради тех, кто пожертвовал всем, чтобы освободить свою родину.
Больничную одежду Элейн так и оставила лежать мятой кучкой на полу ванной и вышла в коридор, ведущий к розовому саду. Идти она старалась неторопливо, чтобы ее хромота меньше привлекала внимание, на пациентку была непохожа, так что никто не остановил ее, когда она распахнула дверь и вышла под лучи жаркого летнего солнца.
Рядом мгновенно нарисовался Этьен. Он взял ее под руку и повел по дорожке к белому грузовичку с неуклюже торчащим из кузова газогенератором – во времена, когда бензин могли себе позволить только немцы, всем прочим приходилось перегонять на топливо древесину. Элейн сразу узнала грузовичок – на нем Марсель иногда привозил большие грузы для их подставного геодезического бюро.
– Марсель? – Она прибавила шагу, и сердце забилось у нее чаще в надежде вновь увидеть товарища. Если ей повезло и рана оказалась неопасной, может, тот пистолет пощадил не только ее?
Но Этьен, нагнав Элейн, мягко покачал головой.
– Жан? – В ее голосе проскользнула нотка отчаяния. Этьен опустил взгляд и открыл дверцу грузовика, в котором сидел незнакомый Элейн светловолосый юноша. Этьен помог ей залезть в кабину, запрыгнул рядом и захлопнул дверцу.
Марсель погиб – об этом позаботились шестнадцать пуль, последнюю из которых выпустил он сам. Три раза побывав под арестом, он сделал все, чтобы не попасться снова.
Жана арестовали и допросили, но несмотря на пытки, он не сдал своих товарищей. Его приговорили к расстрелу, он не захотел, чтобы ему завязывали глаза, и предпочел смотреть в лицо своим убийцам. Однажды он усомнился в своей способности сохранить молчание, но доказал обратное и умер героем.
Автоматический печатный станок, который Марсель с таким трудом собирал по частям сначала по всей Франции, а потом на складе, был уничтожен, но старушку «Минерву» удалось спасти, и когда спустя несколько недель Элейн вернулась к работе, ее ждал именно этот древний механизм. Мстительный Вернер разнес склад подчистую, поэтому теперь типография располагалась в маленьком подвальчике без окон и только с одной дверью.