Библиотека Дон Кихота

Айзенштуцер не сделал певцу спасительного укола, так как контракт формально был расторгнут по просьбе одной из сторон. Но без укола вышло убедительнее. Отсутствие страховки — и на тебе шедевр убедительности. Одно регби с оторванной кистью чего стоило. Интересно, успели игру заснять на камеру? Надо эти броски на телевидение продать и подороже. Один крупный план рыжей девочки в очках чего стоил!.. Это могло потянуть на мировую сенсацию: русские забавляются!

А с уколом каждый дурак себе чего хочешь отсечет и даже не заметит. Это все равно, что петь под фонограмму. Искусственность всем надоела. Айзенштуцер был на седьмом небе от счастья.

Теперь он всерьез подумывал об изменении псевдонима своего подопечного. Горьковского Данко следовало срочно поменять на более удачное тургеневское Муму. Кажется в лоб, но people уважает простые и понятные решения. Да и звукопередача неплохая. Скрытый намек на фанеру, с одной стороны (не поют, а мычат, как глухонемые) — ирония, стёб, молодежи должно понравиться, а с другой — понятно, на что народ прется. Не за песнями, не за песнями, конечно, а что б чпок — и чавкающие кровавые звуки, как всплеск воды за бортом лодки. И что б самим, самим в этом поучаствовать! Но сначала мольбы эти, причитания. Сначала завести до предела: мол, помилосердствуйте, граждане. Стиль, стиль каков! Литература!!! Классика!!! И откуда чего взялось у парня? Интересно, второй раз он сможет так, чтоб от души, от души шло!

А на афише написать надо: «Му-Му», через черточку. Пусть дизайнеры поработают. Ах, черт, закусочная уже такая есть и также на вывеске написано. Сволочи — идею замарали. Может быть «Му-Му» заменить на: «Мы-Мы». Нет. Не подходит. «Идущих вместе» напоминает. Хотя с другой стороны говорит о национальной идентификации: Муму — это Мы. Это наше все. И патриотично, а патриотизм нынче в моде. Шрифт надо какой-нибудь подобрать. Может быть по-английски как-то? Но цвет обязательно красный, кровавый, чтобы звуки напоминали звуки, захлебывающегося в собственной крови человека. Ничего головка — работает. Это вам не лапцы себе топориком на публике рубить. Это интеллект, креатив, мать твою! Куда вы без меня денетесь, без раскрутки-то?

Но новый псевдоним и его оформление следовало обсудить с головастыми помощниками, один из которых был филологом с ученой степенью. Затем с юристами: надо было не задеть авторские права известной закусочной. Зацепиться за то, что кулинары шли от коровы, а мы — от собаки. Разные животные — значит, под закон об авторском праве не подпадает.

Но, несмотря на возможные трудности, Айзенштуцер внутренне поздравил себя с удачной находкой и первым удачным «выступлением» своего подопечного, превратившегося прямо на глазах публики из героя Данко в жалостливую собачку Муму.

Декабрь. Канун католического Рождества. Арбат. Дверь квартиры доцента Сторожева

Так значит нас нет, Арсений, — не унимался обескураженный профессор Воронов, поднимаясь вверх по лестнице на третий этаж, — нас нет, и мы себе только кажемся, как голограмма какая, да?

— Да не расстраивайся ты так, Женька, сейчас поедим, почитаем, — успокаивал приятеля доцент Сторожев, вставляя попутно ключ в замочную скважину. Руки его при этом заметно дрожали…

— Арсюша! — вся в слезах выскочила навстречу Сторожеву седовласая старушка в кружевном воротничке, украшенном изящной камеей и в длинном старомодном платье курсистки начала прошлого XX века. — Гогу только что по телевизору показывали. Он сделал это!..

И старушка, так и не назвав, что это, склонила голову на грудь доценту и разрыдалась.

— Что? Что Гога сделал, Амалия Михайловна? — допытывался Сторожев, стоя на пороге. Профессору, чтобы не оказаться за дверью, пришлось бочком протиснуться в прихожую.

— Руку, руку, — вот так, — и старушка провела ребром ладони по запястью правой руки, — вот так себе отхватил.

— Черт! Черт! Черт! — топнув ногой и замотав головой, выругался сторонник голограммной вселенной. — Я так и знал. Так и знал, что этим все и кончится. Алхимик несчастный!

Профессор сдернул с головы теплую кепку и учтиво поклонился старушкиной спине. Смущаясь, произнес:

— Здравствуйте…

— Знаешь, — вдруг обратился к нему Сторожев, — я, видно, напрасно тебя зазвал: сегодня никакого обеда не будет. Тут, понимаешь, маленький инцидент с одним нашим бывшим членом произошел. Короче, все отменяется. Прости. Прости великодушно. Но так уж случилось.

— Понимаю, понимаю, — залепетал Воронов, хотя ровным счетом он так ничего и не понял.

Сторожев отставил старушку влево и дал профессору свободно выйти на лестничную площадку. А затем бесцеремонно перед самым вороновским носом захлопнул дверь.

— Черт знает что такое! — выругался в душе профессор, нахлобучивая свою кепку. — Ведь знал же, знал, что от него чего угодно ждать можно. Зазвал, наговорил три бочки арестантов, а в конце — пожалуйте бриться, дорогой профессор: дверь в нос и вали отсюда!

* * *