— И на здоровье! — крикнула Розалин, не оглядываясь, изнемогая от ярости. «Крашеные, а?» Она подняла сжатый кулак, погрозила. «Ах ты, врунья!» И пошла дальше, и, как барабанный бой в такт шагам, ее оглушала ярость. И что с ней в последнее время такое — у каждого, кого ни встреть, наготове непотребные речи, непотребные мысли в голове. Ах, были бы силы, разом бы их всех удушить! Глаза ей так жгло, что она даже сморгнуть не могла. Так и шла, уставясь прямо перед собой, и сама не заметила, как вышла к своему дому, уютно, как курочка, пристроившемуся на снежном насесте. Она чуть замедлила шаг и села на камень у дороги, чтоб отдышаться и собраться с мыслями перед тем, как явиться к Деннису. Она сидела, и подумалось ей, что Нечистый, шляющийся тут ночами, — это и есть та бессовестная ложь, которую про нее распускают, а она всегда была честная женщина, хоть другая на ее месте давно бы себя потеряла. Утешение маленькое — перебирать все случаи, когда могла б согрешить, да не согрешила. Что толку-то, если слава о ней все равно дурная. И тот щенок в Бостоне — вот поганец! Она плюнула на мерзлую землю, отерла губы. Потом уперла локти в колени, подбородок в ладонь, подумала: «Надо же! До чего дожила. Я теперь женщина с дурной славой».
Она долго обдумывала эту странную мысль и постепенно утешилась. Зависть — вот всему причина. «Ох, чего б та замухрышка не отдала за мои волосы!» — и она нежно пригладила их. Вот все отчего пошло, женщин завидки берут — мужчины за нею гоняются, а что она, виновата? А ну их, пускай говорят! Пускай себе. Она небось сама про себя все знает, и Деннис знает — и ладно.
— Вся жизнь — сон один, — сказала она вслух, с тихой нежной печалью. — Сон и сон.
Мысль эта и слова ей понравились, и она принялась разглядывать отставшие кирпичи в стене через дорогу, темно-бурые, в тонкой блестящей наледи, и разглядывала не без удовольствия, пока у нее не закоченели ноги.
«Нечего на холоду рассиживаться, еще помрешь до срока», — спохватилась она, встала и потуже закуталась в шаль. И подумала, как нужны этому Богом забытому краю молодые сердца, и, вернулся бы Кевин, уж они посмеялись бы вместе над той мерзавкой с Горки, будь он рядом, уж она бы утерла им всем нос! Да вот ведь сон про Гонору оказался не вещий. Может, и про Кевина сон был не вещий? Раз один сон тебя обманул, это надо быть дурой набитой, чтобы думать, что другой обмануть не может. Ведь правда же, правда? Она улыбалась Деннису, который сидел у печки.
— Ну, чего тебе там местные на Горке сказали? — спросил он, делая вид, что это ему все равно.
— Да уж сказали — она мне, я ей пару ласковых. Надолго теперь хватит, — ответила Розалин.
Она начала напевать; на душе стало так легко, будто она вчера родилась, а отчего — хоть убей, не объяснила бы. Но она честная женщина и еще им докажет, что такой до скончания своего века она и останется. Ах, она им докажет, подлым душонкам.
Вечером устроились возле печки, Деннис обчищал и ваксил сапоги, Розалин вышивала длинную скатерть, над которой пятнадцать лет уж трудилась. Деннис ломал голову, что же случилось в этом Бостоне или куда там ее носило. Правды ему не услышать, он знал, но интересно послушать, что она скажет. А она как в рот воды набрала, корпела над вещью, которая ей в жизни не пригодится, если она ее кончит, да только не кончит она ее никогда.
— Деннис, — сказала она погодя. — А я теперь уж не так верю в эти сны.
— Может, оно и лучше, — осторожно ответил Деннис. — А почему это ты?
— Я сегодня целый день думала, может, Кевин и не умер совсем и вскорости мы увидим его в этом самом доме.
Деннис тихонько крякнул.
— Непохоже что-то, — сказал он.
И чтоб показать ей свою досаду, отставил пенковую трубку, набил старую носогрейку, зажег и стал сосать. Но Розалин ничего не заметила. Вязанье упало ей на колени, она прислушивалась к грохоту дрожек на дороге и голосу Ричардса, горланившего песню: «Эх, всю-то жизнь на стройке я рабо-о-отал!» Она встала, шпильки вынула, снова сунула в волосы, и руки у нее тряслись. Потом подбежала к зеркалу и увидела там, в колдобинах, такое лицо, что смотреть страшно.
— Ох, Деннис, — крикнула она, будто эта самая мысль и сорвала ее со стула. — Я ведь зеркало купить забыла, надо же!
— Зеркало как зеркало, — сказал Деннис.
Дрожки прогрохали к калитке, песня запнулась. Ах, сейчас он войдет, ну, конечно, войдет! Это же гибель для женщины с таким мужчиной связаться, лучше сразу в омут, чем такого пускать на порог.
Она удержалась, не бросилась к двери — хвататься за ручку, пока он еще и не постучал. И вот снова заскрипели колеса, снова грянула песня, если он и думал зайти, то одумался и уехал к своим дружкам-пустоболтам ради субботней танцульки в Уинстоне.