Попробуйте поставить себя на место Антона, представьте себе, что каким-то фантастическим образом вы очутились на римской площади Цветов в тот час, когда торжественная и жуткая процессия инквизиторов ведет на костер Джордано Бруно, а вокруг беснуется толпа, привыкшая и приученная к подобным зрелищам. Что сделали бы вы? Мрачно промолчали? Стали бы агитировать в пользу гуманизма? Бросились бы с кулаками на зрителей или начали стрелять в палачей? И что вообще надо делать, если развитая гуманистическая цивилизация сталкивается с дикостью и мракобесием?
Можно ли гневаться на людей, столпившихся вокруг костров, можно ли забыть, на каком уровне находится их сознание?
Да, разумом мы прекрасно понимаем, что наивна и бессмысленна попытка одним прыжком преодолеть пропасть, отделяющую сознание человека коммунистического от человека средневекового. Но столь же ясно мы понимаем и то, как трудно Антону и его товарищам, выросшим в обществе, где человек, человеческий разум, человеческая индивидуальность — явления высшей ценности, как трудно им смотреть на пытки, костры, разврат. Далеко не все выдерживают это испытание. «…Десять лет назад Стефан Орловский, он же дон Капада, командир роты арбалетчиков его императорского величества, во время публичной пытки восемнадцати эсторских ведьм приказал своим солдатам открыть огонь по палачам, зарубил императорского судью и двух судебных приставов и был поднят на копья дворцовой охраной. Корчась в предсмертной муке, он кричал: «Вы же люди! Бейте их, бейте!» — но мало кто слышал его за ревом толпы: «Огня! Еще огня!..»
Кто сможет не то что осудить, а хотя бы упрекнуть этого Стефана? Кто сможет упрекнуть и Антона, в конце концов обнажающего свой меч? Есть черта, которую не может перешагнуть человек, если он хочет остаться человеком, то есть существом с горячей душой, способной любить и страдать. Преступившая такую грань душа может превратиться в выжженную или ледяную пустыню. И в то же время мы понимаем, что пост Антона не должен, не может быть оставлен, потому что не могут люди коммунизма оставить страдающий народ, потому что они должны ему помочь.