Библиотека в Париже

Эти двое продолжили болтать, я же пока оставила ежедневные издания и стала знакомиться с журналами. Вскоре я просто потерялась в их оглавлениях, мой ум заполнился историей, модами, текущими событиями…

– Мадемуазель Одиль!

Погруженная в рабочий туман, я едва расслышала свое имя.

– Простите, мадемуазель…

Я ощутила чью-то руку на своем плече. Подняв голову, я увидела Поля.

Выглядел он ошеломительно: в мундире les hirondelles, «ласточек», полисменов, которые патрулируют на велосипедах. Его темно-синий плащ подчеркивал ширину груди. Должно быть, он пришел прямо со службы.

Как-то раз, когда я читала в парке в ветреный день, порыв ветра перевернул страницы, и я потеряла нужную. Поль заставил мое сердце затрепетать точно так же, как те страницы.

А потом мне в голову пришла устрашающая мысль: что, если его прислал папа́?

– Что вы здесь делаете?! – резко спросила я.

– Я пришел не из-за вас.

– Я так и не думала, – соврала я.

– Многие туристы спрашивают полицейских о том, как им куда-то добраться. Мне нужна книга, которая поможет улучшить мой английский.

– Мой отец говорил вам, что я получила здесь место?

– Я слышал, как он ворчал насчет высокомерных женщин.

– И вы следуете за подсказкой, – язвительно заметила я. – Скоро он сделает вас старшим детективом. Как вам и хочется.

– Вы понятия не имеете о том, чего мне хочется. – Он достал из своего рабочего планшета маленький букетик цветов. – Это с пожеланием удачи в первый рабочий день.

Мне бы следовало поблагодарить его, поцеловав в щеку, но я смутилась и сунула нос в цветы. Мои любимые бледно-желтые нарциссы, предвестники весны.

– Помочь вам найти нужные книги?

– Мне пойдет на пользу, если я найду их сам. – Он показал мне библиотечную карточку. – Я намерен проводить здесь немало времени.

Поль быстрым шагом направился к комнате справок, оставив меня бродить между стеллажами. Карточка у него была новенькой. Возможно, он действительно пришел из-за меня.

Все то утро читатели по большей части весьма терпеливо ждали, пока я помогала им найти нужную периодику, только один начал жаловаться.

– Почему здесь никто не может уследить за «Геральд»? – ворчал он.

Позже я нашла газету засунутой под портфель месье де Нерсиа.

Какой-то шум заставил меня выйти из зала периодики к столу абонемента. Там раскрасневшаяся женщина размахивала перед лицом Бориса какой-то книгой и кричала, что библиотека должна прекратить выдавать «аморальные» романы. Когда Борис отказался подвергать собрание цензуре, она унеслась на улицу.

– Не надо так удивляться, – сказал мне Борис. – Это случается по меньшей мере раз в неделю. Кто-нибудь всегда думает, что наша работа – охранять мораль.

– Чисто из любопытства, о какой книге она говорила?

– О «Стадсе Лонигане» Фаррела.

– Возьму на заметку, надо прочитать.

Борис засмеялся, и я, глядя на него, невольно подумала, что это очень странно – но и прекрасно! – что мы теперь стали коллегами.

– У меня есть кое-что для вас, – сказал он.

– Вот как?

Я понадеялась, что он выбрал для меня какой-то роман. Но вместо того Борис предложил список из семидесяти книг, которые я должна была собрать и упаковать для наших иногородних читателей. Я глянула на часы. Уже два часа дня. Я была так занята, что забыла пообедать. А теперь уже слишком поздно. От «Лета», 813, до «Алкоголя», 841, поиски сокровищ гоняли меня через три этажа стеллажей. К шести вечера у меня болели ноги, и голова тоже. Я никогда не чувствовала себя такой измученной, даже во время экзаменов. Я познакомилась с двумя десятками людей, но не могла вспомнить ни единого имени. Я весь день говорила на английском, отвечая на десятки вопросов: «Правда ли, что французы едят лягушачьи лапки, и если так, что они делают с остальной частью лягушки?» – «Могу я получить доступ в архив?» – «Где комната отдыха?» – «Что вы сказали, девушка? Погромче!» И к концу смены у меня уже не работал язык. Это было похоже на то, как если бы вы открыли роман, а внутри нашли только пустые страницы.

Прихватив свои увядшие нарциссы, я вышла на вечерний холод. Булыжники дорожки покрылись инеем и стали скользкими. Мозоли на моих ступнях болезненно пульсировали. Дорога домой, казалось, должна была занять пятнадцать лет вместо пятнадцати минут. Хромая по тротуару, я увидела, что впереди, в тусклом свете lampadaire[3], притаился черный автомобиль. Из него вышел мой отец и открыл дверцу с пассажирской стороны.

– Ох, папа́, merci…

Чувствуя облегчение оттого, что снова вернулась к французскому, я скользнула на сиденье – я впервые села после завтрака.

– Проголодалась?

Папа́ протянул мне коробку десерта «Сент-Оноре». Открывая ее, я вдохнула маслянистый аромат финансье, прежде чем откусить кусочек. Пирожное рассыпалось у меня во рту, я закрыла глаза, медленно пережевывая.

– Ça va?[4] – спросил он. – Первый день, а ты уже измучилась. У тебя ведь не начался приступ головной боли?

– Я в порядке, папа́.