Библиотека в Париже

– А что вам нравилось делать вместе?

– Мы растили нашего сына.

– А когда он вырос?

– У нас с Баком было мало общего. – Одиль повернулась ко мне. – Он любил ходить на футбол, я предпочитала читать. Но нам обоим нравились прогулки. Он был романтиком. Всегда открывал передо мной дверь, держал меня за руку. Иногда мы в полночь отправлялись в парк и качались там на качелях, как дети.

Одиль никогда не рассказывала так много о своей жизни, и я замерла, надеясь на продолжение.

– Когда он умер, я отдала большинство его вещей на благотворительность – инструменты, грузовик… Но я сохранила винтовку. Мне нужно было, чтобы у меня осталось нечто важное для него.

Зазвонил телефон. Снова Элеонор. Я отправилась домой. После приготовления обеда и уборки я упала на кровать прямо в джинсах, слишком уставшая, чтобы заниматься. Но кое-что из урока Одиль я усвоила: любить – значит принимать кого-то целиком, даже то в человеке, что вам не очень нравится или непонятно.

Когда Элеонор вернулась домой с осеннего родительского собрания, она громко хлопнула задней дверью.

– Лили? – закричала она. – Ты где?

В гостиной, смотрю за мальчиками, где еще мне быть? Джо дергал меня за волосы, лежа на одеяльце, которое я связала для него. Бенджи впервые заметил, что у него на ножках есть пальцы.

Элеонор быстро вошла в комнату:

– Мисс Уайт сказала, что ты заснула в классе. Она дала понять, что каким-то образом виновата в этом я. Но я не плохая мать! Почему бы тебе не приготовить обед, пока я буду кормить Бенджи?

Элеонор стала снимать блузку, подняв ее над обвисшим животом. Я сбежала на кухню, пока она не расстегнула бюстгальтер и не обнажила растрескавшиеся соски. Я их один раз уже видела, – этого было достаточно. Мне хотелось, чтобы Элеонор не так сильно мне доверяла. Хотелось, чтобы она вернулась к занятиям аэробикой под музыку и болтовне с Одиль, но она почти все время тратила на то, чтобы самостоятельно готовить еду для малышей и рыдать над раковиной.

– Вы мать, но вы еще и женщина, – твердила ей Одиль.

Мне казалось, что Элеонор просто отказалась от той женщины, какой была прежде.

Мало-помалу я перестала выполнять домашние задания и проводить время с Мэри Луизой. Даже французским перестала заниматься. Элеонор нуждалась во мне. Иногда она просто сидела и таращилась в стену.

– Разве тебе не хочется подержать Бенджи? – спрашивала я. Или говорила: – Смотри, Элеонор, у Джо зубик показался!

Но она могла лишь кивнуть в ответ.

Получив табель успеваемости, я осознала, насколько все ухудшилось. Математика – «С». Английский – «В». Естественные науки – «С». История – «С».

«Что происходит?» – написал мистер Мориарти красными чернилами.

Я потащилась домой, в страхе, что и я, как Элеонор, перестала быть прежней собой.

– Лили? – окликнула меня со своего крыльца Одиль, но я не остановилась. – Лили, что случилось? Она затащила меня к себе и забрала мой табель. – О-ля-ля! – воскликнула Одиль.

– Мне надо идти, Элеонор нуждается в помощи.

В воздухе сладко пахло шоколадом. Одиль предложила мне печенье. Я пристроилась на ее кушетке и стала уплетать его, даже не чувствуя вкуса и осыпая себя крошками.

Одиль грустно наблюдала за мной:

– Что происходит у вас дома?

– Rien. Ничего. – Я не хотела жаловаться.

– Ты должна постоять за себя.

– А вы не можете поговорить с ними? – спросила я.

– По большому счету это не поможет. Ты должна освоить искусство переговоров.

– Как будто они станут меня слушать! – фыркнула я.

– Поговори с ними.

– У Элеонор работы невпроворот.

– Объясни отцу, что ты чувствуешь.

– Ему все равно.

– Заставь его задуматься.

– Как?

– Чего он хочет? – спросила Одиль.

Я подумала над ее вопросом.

– Чтобы его оставили в покое.

– А чего он хочет для тебя?

Мама хотела, чтобы я поступила в колледж. Она сама почти поступила, но вместо этого вышла замуж. Если папа и хотел чего-то для меня, я об этом не знала. И у меня не было возможности выяснить, по крайней мере дома, где Элеонор и мальчики полностью поглощали его внимание.

– Наверное… я могла бы пойти к нему на работу… Но он может разозлиться.

– А может, и нет. Ты должна попытаться.

На следующее утро я оделась так же тщательно, как перед походом в церковь. Что я могла сказать папе? До банка было восемь кварталов, и я практически бежала, надеясь, что никто не сделает мне выговора за пропуск уроков. Когда мистер Иверс увидел, как я расхаживаю перед кабинетом папы, он вытаращил глаза и сказал, что, должно быть, у меня неотложное дело, раз уж я жду приема у собственного отца.

Когда папа вышел, он выглядел смущенным.

– Почему ты не в школе? – Потом вдруг испугался. – Что-то случилось с мальчиками?

Ну конечно. Мальчики.

– Лили пришла для разговора отца с дочерью, – усмехнулся его босс.

Но папа не засмеялся. Растерянный, он втащил меня в кабинет и усадил в кресло:

– Лучше, если у тебя действительно важное дело. – Он положил руки на свой огромный письменный стол.

– Я… я…

– Ну? В чем дело?

Его гнев облегчил мне задачу.

– Я перестала учить французский, и встречаться с Мэри Луизой, и делать домашние задания, и читать. Меня тошнит от грязных пеленок!

– Элли нужна твоя помощь.