С самого начала повествования Мэгги Нельсон цитирует книгу Петера Хандке «Нет желаний – нет счастья», сравнивает коридор своей квартиры с американскими горками, чувствует себя виновной в нездоровом любопытстве и оправдывает себя: «Некоторые вещи несомненно заслуживают того, чтобы о них рассказать по той простой причине, что они произошли». Различие между писателем и полицейским в том, что писатель имеет право на все. Он может отсечь то, что ему надоедает, и задержаться на том, что его трогает. Он может вызвать в памяти свою печаль, свое горе, свой страх, свое детство, свое безумие, свой гнев. Такой же подход применил Эммануэль Каррер в «Противнике» (2000). В последние годы по обе стороны Атлантики происходит нечто невероятное: литература цепляется за реальность, чтобы не исчезнуть.
Номер 42. «Большой Мольн» Алена-Фурнье
(1913)
Ремесло критика в возрасте за пятьдесят в основном сводится к оценке людей моложе себя. В конечном итоге это становится раздражающим: Борис Виан, Фрэнсис Скотт Фицджеральд, Альбер Камю – все эти молодые бешеные псы вошли в «Библиотеку Плеяды» намного раньше старого Жана д’Ормессона. Со столетним опозданием настал черед Алена-Фурнье, погибшего в окопах 1914 года в возрасте двадцати восьми лет. Этот вечный юноша является автором единственного романа «Большой Мольн», повествующего об истории молодого франта, который на костюмированном балу влюбляется в девушку из аристократического поместья. Сегодня возникает вопрос: кому эта история будет интересна в 2021 году? При современных технологиях Огюстен Мольн отыскал бы Ивонну де Гале в Instagram за десять минут, и ему тем более не нужно было бы разыскивать Валентину, чтобы сдержать обещание, данное ее брату, словом, во времена всеобщего наблюдения «Большой Мольн» утратил всякий смысл. В XXI веке Огюстен довольствовался бы тем, что выложил бы видеоролик со своим пенисом в WhatsApp, и волшебная сказка тотчас бы закончилась. Переиздание подобного шедевра принесет лишь одну пользу – напомнит нам о том, какой феерической и робкой была любовь на расстоянии в мире, существовавшем до эры Цукерберга. Роман «Большой Мольн» породил множество последователей: «Фермина Маркес» Валери Ларбо, «Над пропастью во ржи» Джерома Дэвида Сэлинджера, «Пена дней» Бориса Виана, «Великий Гэтсби» Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, «Ослиная шкура» Жака Деми… Всякий раз, когда наивный юноша блуждает в поисках абсолюта и стремится вновь обрести любимый лик, Ален-Фурнье опять омолаживается. Ивонна де Гале, Золушка из Солона, навечно останется образцом тех мимолетных красавиц, от расставания с которыми нам не оправиться никогда.
Что заставляет нас влюбляться? Требуется нереальное создание, превращенное в женский идеал, и простодушный свидетель. И если новое поколение жалуется на неспособность любить, так это потому, что исчезла инструкция по применению. Читая эту «реалистичную волшебную сказку» (по выражению Гюстава Лансона), миллениалы узнают смысл нескольких слов: благодать, дымка, рассвет, греза, дебри, таинство. Они поймут, что до Первой мировой войны, когда высмеивание еще не убило искренность, была возможна куртуазная любовь. «Большой Мольн» – последний любовный роман без малейшей иронии. Он показывает время, о котором не имеют представления те, кому меньше двадцати: тогда влюбленный мужчина еще мог слыть героем, а не занудой. Вместе с Аленом-Фурнье умер романтизм. Прочтение романа вполне способно его возродить.
Номер 41. «Зевать перед Богом: Дневник (1999–2010)» Инаки Уриарте
(2010)
«Я всегда думал, что зевок является признаком духовной ясности». Убедительность такого афоризма усиливается, когда он произносится автором книги, которая ни в коем случае не вызовет зевоту, даже наоборот, той книги, от которой подпрыгивают, весело пританцовывают, которую радостно принимают и проглатывают залпом, как ром Diplomatico в баре Sirimiri в Сан-Себастьяне. Инаки Уриарте – одно из самых важных испанских открытий XXI века (наряду с Мануэлем Виласом). Этот баск родился в Нью-Йорке, но живет в Бильбао и прогуливается по Бенидорму. Сам он созерцатель, а кота его зовут Борхес. В своем предисловии Фредерик Шиффтер – еще один беспечный баск – сравнивает его с Чораном, Шамфором и Паскалем: хотя он устанавливает планку слишком высоко, Уриарте никогда не разочаровывает.