Библиотекарь или как украсть президентское кресло

— А тебе это не кажется подозрительным?

— Что мне не кажется подозрительным?

— Ну то, что Элайна исчезла?

— Нет, не кажется. Она человек, которому непросто в реальном мире. Не удивлюсь, если она просто уехала куда-то далеко-далеко.

— Ах!

Глава 5

Энн Линн Мёрфи привыкла выходить из безвыходных ситуаций и преодолевать непреодолимые обстоятельства.

Впервые выход из безвыходной ситуации она нашла в свой самый первый день во Вьетнаме. В Сент-Луисе Энн ходила на курсы медсестёр, и когда в городе началась запись добровольцев в армию, она записалась, потому что ей сказали, что там она сможет приносить наибольшую пользу. Но они не сказали ей, что когда она сойдёт с самолёта, её посадят в вездеход и моментально умчат в полевой госпиталь. Они не сказали, что ей придётся колоть морфин умирающим мальчикам, почти ровесникам, иногда они будут чуть моложе, иногда чуть старше. Они не сказали, что ей придётся держать этих мальчиков, когда молодые доктора, только окончившие университет, будут аккуратно ампутировать пилой то, что осталось от рук и ног, промывать рваные раны, а кровь будет медленно сочиться, литься рекой, бить фонтаном, брызгать во все стороны, проступать крупными каплями, хлестать, а молодые доктора будут шить, и вводить обезболивающие, и орошать раны бактином, и закрывать культи кожными лоскутами. Они не сказали ей, что после того, как она проработает так весь свой первый день и первый вечер, их госпиталь окажется под обстрелом и этот обстрел превратит его в одну большую помойку, и что если она не захочет умереть, ей придётся бежать, скорчившись в три погибели. Ничего этого они ей не сказали.

Тем вечером в госпиталь доставили паренька по имени Кенни. Рядовой первого класса Кеннет Майкл Сэндаски. Ему ампутировали обе ноги, гениталии, одну руку. Один глаз видит, будет ли видеть второй — неизвестно. Помимо всего этого, в груди у него засела шрапнель, ну или не шрапнель, а что там кладут металлическое в бомбы. Хирурги рассекли посечённую кожу, вытащили обломки костей и зашили раны. Уставший хирург, что интересно, она и сейчас помнит его имя — майор Конингсберг — подошёл к ней и велел вколоть ему побольше морфина, так Кенни быстрее умрёт. Голос майора Конингсберга звучал очень мягко и по-доброму.

— Нет, — мгновенно среагировала Энн, ведь она была всего лишь юной и романтичной медсестрой. Ни одна молодая медсестра этого не сделает. Ни одна их тех медсестёр, о которых ей было известно, никогда бы этого не сделала. Позже, да, возможно, но позже… Позже она увидит, что подобное происходит чаще, чем она думала, позже, когда случай бывал по-настоящему безнадежным и когда она сама уставала так же, как Конингсберг, она и сама иногда думала, что на всё воля Божья и что это хорошо, потому что люди больше не страдают так ужасно.

Но в тот вечер, в свой первый вечер она твёрдо сказала «нет».

— Погода плохая — ответил врач. И в самом деле, лил сильный дождь, тысячи маленьких барабанных палочек отбивали дробь по брезентовым крышам палаток. Энн часто думала, что если какой-нибудь композитор решит написать песню о тяжёлой смерти военного, он обязательно должен включить туда этот шум. «Вертолёт не может взлететь из-за плохих погодных условий». А паренька надо было срочно везти в настоящую больницу, они не могли спасти его с тем, что было в их полевом госпитале, своеобразном перевалочном пункте между линией фронта, где врачи лечили больных прямо под огнём, и стационарным госпиталем.

— Нет, — повторила она и покачала головой.

И она просидела рядом с Кенни всю ночь, мыла его, вытирала, успокаивала, колола ему морфин, но ровно столько, чтобы он переставал чувствовать боль, но продолжал жить.

Когда рядовой первого класса Кеннет Сендаски пришёл в себя настолько, что был в состоянии понять, какую судьбу уготовили ему выстрелы противника и мина, лежавшая в чужой земле, он пришёл в ужас, в полный ужас. Что может быть страшнее для молодого человека, чем превратиться в беспомощное, никому не нужное существо, которое-то и мужчиной можно назвать с трудом, в человека, который всю свою оставшуюся серую жизнь будет зависеть от окружающих? Это хуже боязни оказаться трусом. Это хуже страха смерти. Он обматерил сестру с ног до головы: «Какого хера, ты, тупая ёбаная сучка, не дала мне умереть? Это всё херня, что если Господь хочет тебя забрать, он заберёт, а если ты остался жив, значит Он так захотел и ты должен радоваться этому».

Когда он смог говорить, он умолял всех убить его. Один маленький укольчик, милая, только один маленький укольчик. Дай мне уйти туда, куда рано или поздно уходят все. Помоги мне, милая, помогите мне, люди, пожалуйста, помогите мне умереть.

Но эта тупица, которая прямо с корабля впёрлась на этот адский бал долга, смерти, убийств и палёных шкур, не соглашалась помочь ему, она сидела рядом с ним, держала его за здоровую руку и даже иногда целовала.