Бич Божий

Спокойный тон Галлы Плацидии привел Валентиниана в ярость, однако, к сожалению, не нашлось повода, чтобы выплеснуть его наружу. Смешно сказать, но Валентиниан и в восемнадцать лет побаивался матери, хотя даже самому себе не мог объяснить причину этого детского страха. Возможно, виной всему была властная матрона Пульхерия, от опеки которой он все время пытался избавиться и не мог. Его бесчинства отчасти были вызваны этим обстоятельством, но безумие плоти не могло разорвать духовных пут.

– Я отдам Гонорию за варвара, – жестко сказал Валентиниан. – Она не может далее оставаться в девственницах. Это позор для нашего рода.

– Ты император и вправе решать, но, прежде чем выдать замуж сестру, следует все же выслушать просьбу потенциального жениха, – спокойно отозвалась Плацидия.

В словах матери Валентиниану почудилась насмешка, и, может быть, поэтому его ответ прозвучал так резко:

– Будет как я сказал!

Валентиниан почти не слушал послов. Подробности договора с вандалами его не интересовали вовсе. Высокородный Туррибий разливался соловьем, убеждая сиятельную Плацидию в выгодности союза Рима с вандалами, а юный император, сидя в высоком кресле, кусал губы от нетерпения. Казалось, вопрос был решен, но тут в разговор вмешался магистр двора Валериан с какими-то пошлинами. Об этих пошлинах Туррибий и Валериан спорили столь долго, что допекли не только Валентиниана, но и рекса Яна, который стал выказывать признаки нетерпения. Прием, данный в честь вандальского посольства, обставили с такой пышностью, словно речь шла по меньшей мере о договоре с Византией. А ведь князь Верен был узурпатором. Никаких прав на африканские провинции у него нет, так зачем же метать бисер перед свиньями? Точнее, перед гусями. Поскольку прозвище свое верховный вождь вандалов получил именно в честь этой птицы. Валентиниан слышал краем уха, что когда-то гуси спасли Рим, разбудив своим гоготанием стражу, заснувшую на виду у врага. Похоже, теперь пришла очередь ромеям оплатить птице застарелый долг. Эта мысль позабавила Валентиниана, и он с трудом подавил неуместный смех, рвущийся из груди. Хорошее настроение императора не осталась незамеченным многочисленными гостями, приглашенными на прием. По огромному залу, отделанному голубым мрамором, пронесся шепоток, который тут же и умолк под суровым взглядом Плацидии. Торг наконец был завершен, Валентиниан небрежным жестом подмахнул пергамент, поднесенный ему магистром двора, и с интересом уставился на рекса Яна. Увы, варвар надежд императора не оправдал, он, оказывается, умел не только читать, но и писать. Во всяком случае, перо, которое он держал в руке, легко скользило по пергаменту. После завершения всех формальностей рекс Ян заговорил. Варвар владел чужим языком безукоризненно. В своей речи он поблагодарил за гостеприимство божественного Валентиниана, сиятельную Плацидию и даже сиятельную Евпраксию, сидевшую по левую руку от мужа. Евпраксия порозовела и опустила глаза, магистр двора побагровел и едва не выронил драгоценный пергамент из рук. Самое время было варвару заговорить о Гонории, и Валентиниан уже приготовился, чтобы сказать свое веское слово, но, увы, оно не понадобилось. Красноречивый варвар о сестре императора даже не упомянул. Это вызвало шепоток удивления среди свиты, поскольку многие считали вопрос о браке Янрекса и Гонории уже решенным. Валентиниан так увлекся своими мыслями, что запоздал с ответным словом. Пауза затянулась настолько, что сиятельной Плацидии пришлось вмешаться в происходящее и от имени сына произнести прощальные слова. Прием можно было считать завершенным, вандалы откланялись и покинули зал. Валентиниану ничего другого не оставалось, как прошептать бессильные ругательства им вслед.

Глава 3 Комит Ратмир

Для Аэция милость императора Валентиниана и императрицы Плацидии, вернувших его из изгнания, судя по всему, не явилась сюрпризом. Пробыл он в опале всего лишь год с небольшим, так что ему не потребовалось много времени, чтобы ухватить суть проблем, обрушившихся на империю. Высокородному Авиту даже показалось в какой-то миг, что префект осведомлен о неприятностях, разразившихся в Галлии, куда лучше, чем хочет это показать. Сыну патрикия Сара уже исполнилось сорок лет, однако в отличие от прочих римских мужей, обремененных властью, он не утратил стройности фигуры, а его умению обращаться с мечом мог бы позавидовать любой самый опытный боец. Во всяком случае, Авит позавидовал, наблюдая, как Аэций отделывает наглого мальчишку Ратмира, возомнившего себя опытным воином. Префект в два счета поставил юнца на место, точнее, усадил на садовую скамейку, использовав несколько ловких приемов, о которых понятия не имел не только сын матроны Пульхерии, но и сам Авит. Ратмир, раздосадованный поражением, тем не менее признал превосходство Аэция и поблагодарил его за преподанный урок.