Бич Божий

– У Византии есть император, – усмехнулся нотарий. – Во всяком случае, так полагает императрица Евдокия.

Сиятельную Евдокию евнух Евтапий терпеть не мог, и она отвечала ему полной взаимностью. Зато божественный Феодосий души не чаял в своей супруге, потакая всем ее причудам. Евдокия с юных лет обладала легким, веселым нравом, а потому почти монастырский уклад византийского двора ее никак не устраивал. Евтапий полагал, что с годами Евдокия обломается, утратит молодой задор, но – увы. Уроки, полученные у распутной тетки Галлы Плацидии, не прошли для Евдокии даром, и в свои тридцать шесть лет она стала еще легкомысленнее, чем в год свадьбы. Уход Пелагеи, на протяжении многих лет вершившей дела в Константинополе, мог аукнуться большой бедой для империи. Ибо божественный Феодосий, не в обиду ему будет сказано, не обладал даром правителя. Любое решение давалось ему с таким трудом, словно он тяжелые глыбы ворочал. И выбить из него подпись на документе в обход той же Пелагеи было практически невозможным. А вот пергамент, принесенный старшей сестрой, он подмахивал практически не глядя.

– И что думает по этому поводу сиятельный Аспар? – пристально глянул на гостя хозяин.

Магистр пехоты Аспар, едва не ставший императором в Риме, ныне пребывал чуть ли не в забвении. Божественный Феодосий, а точнее, сиятельная Пелагея, не могли простить своему дяде оглушительного поражения в Африке, где он похоронил лучшие византийские легионы. Теперь вандалы Гусирекса бесчинствовали в провинциях империи, а сиятельная Плацидия не нашла ничего лучшего, как заключить с ним договор. Впрочем, дела Рима были настолько плохи, что в Константинополе готовились махнуть рукой на Вечный Город.

– Аспар в недоумении, – вздохнул Маркиан. – Он считает, что глупая размолвка двух женщин не должна отразиться на судьбе империи.

Евтапий вынужден был признать, что его вечный соперник рассуждает здраво. Старшую сестру императора следует вернуть, и вернуть немедленно. Магистр двора готов сегодня же отправиться в Евдомон к сиятельной Пелагеи, если на то будет воля ее божественного брата.

– Ты, видимо, не все знаешь, сиятельный Евтапий, – покачал головой нотарий. – Каган Аттила устранил Бледу и стал единоличным правителем гуннских племен. Кроме того, он заключил мир с князем Кладовладом, и теперь у него развязаны руки для войны с Византией. Аспар уже доложил об этом императору.

– И что ответил Феодосий?

– Все в руках Божьих, – благочестиво вздохнул Маркиан. – Именно эти слова произнес император.

– Так он не собирается возвращать Пелагею? – ужаснулся магистр двора.

– Увы, – развел руками нотарий. – Феодосий считает, что воля Бога выше желания земного владыки.

– А Аттила?

– У Византии достаточно легионов, чтобы отразить нападение варваров. Это, разумеется, не мои слова, магистр.

Неприятности Евтапия на этом, увы, не закончились. Всесильного магистра двора, прежде входившего к божественному Феодосию без доклада, оттеснили в сторону ловкие и бездарные людишки, среди которых едва ли не главную роль играл префект Константинополя Леонидас. А из-за его спины рвались к власти полные ничтожества вроде комита Льва Маркела и трибуна конюшни Максимина. Эта партия, опасная близостью к императрице Евдокии, везде расставляла своих людей. Леонидас дошел до того, что предложил отправить в отставку с поста магистра пехоты дядю императора. И самое ужасное, он своего добился. Аспар никогда не был другом Евтапия, но его падение не принесло радости магистру двора. Дядя императора, франк по племенной принадлежности, стоял во главе партии варваров, весьма влиятельной в Константинополе. Смещение Аспара было ударом по армии, где варвары занимали высокие должности, и это накануне возможного вторжения гуннов. Магистром пехоты, по указу божественного Феодосия, стал Гелиодор, человек уже немолодой, но обидчивый и самолюбивый. Никаких полководческих талантов за ним до сих пор не числилось, а главным его достоинством было то, что он люто ненавидел Аспара и Евтапия, не делая между ними различий. Дуксом во Фракию был назначен еще один ставленник Леонидаса, высокородный Марпиалий, имевший опыт боевых действий, но по характеру легкомысленный и вздорный. К партии Леонидаса примкнул и комит финансов евнух Хрисафий, и это обстоятельство можно было смело считать началом конца сиятельного Евтапия. Ибо Евтапий и Хрисафий до такой степени ненавидели друг друга, что перед этой ненавистью меркли все прочие привходящие обстоятельства.

Загнанный в угол Евтапий тайно наведался в Евдомон, чтобы уговорами и посулами вернуть Пелагею в Константинополь. Увы, сестра императора осталась непреклонной, она ждала личного приглашения от божественного Феодосия и готовилась выставить ему свои условия. Похоже, Пелагеи было невдомек, что ее брат-император уже вполне освоился в новой ситуации и обрел «мудрых» советников в лице своей жены Евдокии и префекта Леонидаса.

– Либо я, либо она, Евтапий. Пока эта женщина находится во дворце, моя нога не ступит на мостовую Константинополя.