Бич Божий

В тот же день Савва и Паисий посетили отца Григория. Привели его в дом к Вавуле Налимычу, показали привезённые фолианты. Настоятель церкви Ильи-пророка от священных книг пришёл в восхищение. Стал благодарить, говорил о своевременности этого предприятия, ибо население Киева проникается христианскими настроениями, за последний год приняли крещение двести человек. Правда, в основном, из простого люда. Но, как говорится, курочка по зёрнышку клюёт и сыта бывает. Брат Паисий заговорил о воздействии на князя через дочь Иоанна и Феофано.

— Настенька больна, — сообщил священнослужитель.

Кровь отхлынула от щёк Милонега. Он спросил:

— Что, серьёзно? Давно?

Батюшка ответил:

— Да с весны, как узнала о смерти князя. У неё выкидыш случился.

— Бог ты мой!

— Да, ждала младенца. На четвёртом месяце опросталась, тётка Ратша её лечила. От кончины уберегла, но поставить на ноги пока не сумела: Настенька всё время лежит. Бледная, худая, видеть никого не желает — только Ратшу и меня, да и то нечасто.

Милонег вскричал:

— Отче! Умоляю тебя! Посети её и скажи ей тайно, что Всевышний сжалился над тем, чьё серебряное кольцо она носит, и позволил воротиться на Киевскую землю.

Настоятель церкви Ильи-пророка почесал кончик носа:

— Ох, толкаете вы меня каждый раз на противоуправное дело... Ну да что попишешь? И она, и ты — оба мне милы. Не могу ответить отказом. Завтра же схожу во дворец...

В целях безопасности (дабы Лют и Свенельд не узнали о прибытии Милонега) брат Паисий перебрался в дом к отцу Григорию. И отец во время заутрени говорил с амвона о великом подвиге скромного монаха, доблестно доставившего от болгарского патриарха Дамиана ценные дары киевской пастве. Паства кланялась и крестилась, и болгарский чернец, стоя чуть поодаль, отвечал ей поклонами.

* * *

В это время отец Григорий в княжеском дворце спросил позволения повидать княгиню Анастасию. В сенях появилась Ратша: несколько обрюзгшая за последние годы, с пепельным лицом — разрешила высокомерно:

— Но недолго, на несколько минут. Госпожа сегодня послабее обычного.

— Я не утомлю...

Он вошёл в одрину. На кровати под балдахином, смежив веки, лежала Настенька — волосы её, пышные, густые, чёрной пеной кучерявились на подушке; в уголках безжизненных губ явственно читалось терзание. Молодая женщина в целом походила на подбитую птицу — тонкая белёсая шея и худые пальцы на одеяле...

— Душенька, — проговорил священнослужитель, — спишь ли ты?

Частокол ресниц плавно колыхнулся.

— А, владыка... Я, наверное, задремала и не слышала, что в одрину кто-то вошёл... Здравствуй, батюшка, и прошу садиться...

— Здравствуй, милая, — он присел на стульчик, рясу подобрав. — Как ты чувствуешь себя, дщерь моя?

— Тяжко мне. Что-то давит внутри на сердце... Может, скоро я тебя призову для соборования...

— Что ты, что ты, господь с тобой! Надо жить. Всё устроится, утрясётся, и сойдёт на душу успокоение...

— Вряд ли, отче... Смысла в том не вижу...

— Погоди, не спеши, кудрявая... У меня имеется весть, от которой ты сможешь возродиться, аки птица феникс из пепла..

— Но такую благую весть мне не принесёт даже Гавриил-архангел!.. — и гримаса отчаяния исказила её лицо.

— Святотатствуешь, славная... Наш Господь может всё. Отгадай, кто остановился в доме Вавулы Налимыча?

Настенька взглянула на него:

— Кто?

— Тот, чьё серебряное колечко носишь на среднем пальце...

Молодую женщину будто бы подбросило на подушке:

— Сам видал?

— Как тебя сейчас.

Из её глаз побежали слёзы:

— Жив? Здоров?

— Здоровее прежнего.

Ясная улыбка озарила лицо гречанки. Женщина стала целовать руки отцу Григорию.

— Успокойся, девонька, — гладил пастырь её курчавую голову, — не меня благодари, а Иисуса Христа, Богоматерь Марию — покровительницу влюблённых... Савва был действительно ранен, чуть не умер и попал к степнякам в полон, но бежал недавно и с Божьей помощью оказался тут.

Настенька откинулась на подушку, вытерла слёзы; у неё заблестели глаза, а лицо излучало радость.

— Слава Богу! Слава Богу! — повторяла она.

— Отдохни теперь. Я пойду. Всё дальнейшее от меня уже не зависит... — Он перекрестил прихожанку и покинул спальню.

* * *

А в палате у князя находились Клерконичи: старший — Свенельд и младший — Мстислав. Говорили о плане действий: заманить Олега сюда под любым пред логом и устроить несчастный случай со смертельным исходом. Ярополк сидел с перевязанным горлом: он страдал обычной ангиной. Отвечай расслабленно и нетвёрдо:

— Запрещаю вам... Как вы смеете, г-грязные собаки?.. Брат не виноват, что отец отдал ему Древлянскую землю...

— Но Олег не вернёт её нам, законным владельцам! — убеждал князя Лют. — Значит, надо биться. Жертвовать людьми. Для чего, скажи? Пусть умрёт один. Эта смерть всё решит мгновенно.

— Как же, знаю! — Ярополк закашлялся, и от боли в горле у него выступили слёзы. — Устранив Олега, вы п-потребуете смерти Владимира. И Добрый и тоже. Захотите Новгородом править.

— Неплохая мысль, — поддержал Свенельд. — Я сажусь на стол в Овруче, Мстиша — в Новом городе, ну а в целом Русь под твоим началом!

— Да, и стоит убрать меня, как уже и п-под вашим!