Читаем Бич Божий полностью

Радостно вильнув клочковатым хвостом, пёс выскочил на улицу. Девушка закрыла засов и направилась к дому.

Жеривол и Паисий обогнули детинец.

— Мы куда? — произнёс болгарин по-гречески.

— Для начала — налево, — буркнул волхв.

За детинцем начинался так называемый городок Кия — самая старая часть укрепления, в том числе и капище. Многолюдные праздники проходили на Лысой горе, за городом; здесь же стояла небольшая постройка: круглая, типа современной ротонды, с отверстием в крыше; в эту дырку поднимался дым от жертвенного костра; зажигали его по праздникам — 26 декабря, в день бога Рода, 1 марта, на славянский Новый год, и 24 сентября, в «именины овина», в честь Сварожича. В остальное время капище было закрыто и входить в него разрешалось только Жериволу.

Волхв чиркнул кресалом и зажёг свечу в фонаре. Вынул ключ — длинный, с хитроумной бородкой, осветил замок на двери святилища и открыл его, повернув головку ключа три раза. Вместе с чернецом отворили дверь. Петли взвизгнули. Брат Паисий, меленько крестясь, поспешил вослед за кудесником.

В капище было сыро. От огня свечи инок разглядел круглый жертвенник из камня, справа и слева — две ниши, в каждой — идол. Жеривол сказал:

— Первый — Род, а второй — Сварожич, сын Сварога, бога неба... Да простят меня всевышние, что вторгаюсь в полночный час в их обитель с мирскими целями. Бо святое действо творю: сына спасаю от погибели... — И взглянул на брата Паисия: — Помоги сдвинуть жертвенник.

Камень был тяжёлый, весь покрытый копотью. Медленно, со скрипом отъехал. В нос ударил застоявшийся воздух и запах прели: брат Паисий увидел в земле яму. Он провёл рукой по щеке и оставил на коже чёрный сажный след.

Жеривол осветил ступеньки и спустился первым. Вскоре они уже продвигались по довольно узкому подземному коридору, сплошь поросшему мерзкой плесенью. Здесь дышалось трудно. Пот по лицу катился градом. Шли, казалось бы, бесконечно долго, и монах с замиранием сердца думал, что одно неловкое движение — потолок подземного хода рухнет и завалит их заживо.

В это время Полкан, пробежав по следам вдоль стены детинца, оказался у капища. Помогая себе лапой, мордой приоткрыл плохо затворенную дверь, юркнул внутрь и, обнюхав жертвенник, устремился вниз.

Жеривол осветил новые ступеньки. Произнёс:

— Выход в княжьи хоромы, близ медуши и прочих складов. Рядом — стража. Надо незаметно пройти у кузни. Там воротца острога, за которыми — узилище. Ясно?

— Ясно.

Уперевшись в потолок спинами и плечами, яростно пыхтя и пружинясь, сдвинули второй камень. От притока свежего воздуха сделалось полегче. Жеривол загасил свечу. Выбрались на землю и, стараясь ступать беззвучно, устремились в сторону узилища — части детинца, отгороженной крепкими столбами, заострёнными сверху; тут и содержались в ямах преступники.

Вслед за Жериволом и иноком выскочил на воздух Пачкан. Лапы его семенили неслышно. Только ноздри фильтровали важные и неважные запахи, а кудлатый хвост вытянулся в струнку — как у гончих псов, идущих по следу.

У ворот острога горела свеча в фонаре и ходил часовой с угрожающей секирой на длинном копье. Жеривол вытащил мешок, всыпал в него что-то из коробочки, извлечённой откуда-то из-под балахона, и слегка встряхнул. А когда страж ворот, развернувшись на загнутых кверху носках, оказался к нему спиной, быстро набросил мешок ему на голову. И зажал горловину, предоставив охраннику возможность надышаться снадобьем из коробочки. Вскоре дружинник отключился и осел на землю. Брат Паисий потянул ворот за кольцо и хотел зайти внутрь, как столкнулся нос к носу со вторым охранником, покидавшим территорию узилища. Несколько мгновений оба разглядывали друг друга в недоумении. Но чернец нашёлся быстрее и, зажав дружиннику рот, чтобы тот не пикнул, саданул его по голове мощным кулаком. Парень обмяк и затих в его объятиях. Жеривол и Паисий аккуратно сложили стражников рядышком и прошли за ограду. Прошмыгнул туда и Полкан.

— Фу ты, леший! — прошептал кудесник, вздрогнув при появлении пса. — Брысь отсюда! Кто тебя пустил?

Но собака побежала вперёд, тщательно обнюхивая каменные плиты, прикрывавшие спуски в ямы. Миновала одну, вторую. Неожиданно замерла около четвёртой. Фыркнула, поскребла землю лапой, обратила морду к мужчинам и негромко тявкнула.

— Кажется, нашли... — сказал Жеривол. — Ай да пёсик! Если это яма, где сидит Милонег, я тебя кормить буду за своим столом!

Навалились на камень, в несколько приёмов сдвинули его с отверстая. И закашлялись от запаха нечистот. Чародей запалил свечу в фонаре, лёг, наклонился в яму. И увидел сына: тот сидел на корточках у стены, положив голову на согнугые колени.

— Милонежка, милый... — произнёс отец.

Савва поднял голову:

— Тятя, тятенька... Господи, свершилось!..

Вытащить его на поверхность было уже нетрудно. Он упал в объятия Жеривола, целовал его и плакал. Стиснул руку монаху:

— Брат, благодарю!

Обратил внимание на собаку:

— И Полканчик с вами?

— Если бы не он, мы б не знали, как тебя найти.

Милонег погладил шавку, та его лизнула. Вдруг раздался крик:

— Караул! Измена!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза