— Распорядитесь письменно, ваше величество. И тогда я попробую что-нибудь придумать. Может быть, где-то в моих бумагах есть рецепт этой чудодейственной мази...
Но, конечно, никакого рецепта не было. Получив дарственную на имения, председатель сената с горестью поведал об этом Цимисхию. Тот хотел прибить подлого Василия, но уже не мог: месяц действия зловещего зелья истекал, и больной василевс находился в полной неподвижности. Еле шевеля языком, он проговорил: «Заговор... Убийцы... Кара Господня... за мои грехи...» — и закрыл глаза, потеряв сознание. Умирал Иоанн мучительно: звал на помощь, выл от боли и просил возвратить Феофано из Армении. По свидетельству домочадцев, он сказал при последнем вздохе: «Фео. не сердись», — и забылся навсегда.
Вскоре в Друзион привезли пергамент для магистра Варды Склера. Он сорвал сургуч и прочёл следующий текст:
Варда сидел раздавленный, потрясённый коварством евнуха Но потом сказал:
— Ничего, подлец. Мы ещё с тобой посчитаемся. Дай мне только вызволить сына из столицы. И тогда мы узнаем, кто кого!..
Иоаннополь (Преслава), весна 976 года
Калокир собирался покататься на лошади (он любил думать на скаку, овеваемый свежим ветром), как увидел сына Марии — Ивана. Тот служил в охране дворца, прилежно выполняя свои обязанности; год назад сочетался браком, и недавно у него родился ребёнок. Парень выглядел озабоченным.
Поприветствовав Ивана, Калокир спросил:
— Почему в печали? Трудности? Заботы? Говори. Помогу, если в состоянии.
— Мне пришло известие, — грустным голосом произнёс болгарин, — мама заболела.
— Ну, конечно, съезди. Денег дать? На, держи браслет. И не возражай. Это премия за работу. В крайнем случае — подаришь Марии. Так, по старой памяти...
Калокир скакал вдоль берега — молчаливый, сосредоточенный. Но забота была не о Марии — эти четыре года сгладили остроту его чувства. Мысли касались главного: должности наместника. Коронованные зимой императоры вправе были сместить его, как назначенного Цимисхием: новая метла мела по-новому. Что тогда? Возвращаться в Константинополь? Или, может быть, в Херсонес к отцу? Впрочем, он надеялся: паракимомен Василий оставался на вершине Олимпа, а его симпатия к Калокиру обещала если не сохранение статуса наместника, то, по крайней мере, не опалу и не изгнание. Быть в немилости не хотелось...
Время шло, и в Преславу прибыл человек из Вуколеона. Он привёз послание их императорских величеств Василия II и Константина VIII. Братья выражали благодарность за примерную службу и надеялись, что и впредь Калокир не покинет пост, данный ему Цимисхием. В той же депеше подтверждались полномочия командира военного округа стратопедарха Петра Фоки и, конечно же, патриарха Дамиана. Радости наместника и его людей не было предела. Он устроил пир, на который пригласил всё столичное боярство, славил императоров и первого министра, под диктовку которого делались все дела...
Но приятные новости зачастую соседствуют с неприятными. Возвратился Иван с сообщением о смерти Марии. Он забрал из Доростола сестёр — семилетнюю Софью и пятнадцатилетнюю Гликерью.
— Ты поселишь их у себя? — задал вопрос наместник.
— Да, конечно, а где ещё? У Андрея тесно, да к тому же он холостяк.
— Я могу взять Гликерью и Софью во дворец, — неожиданно заявил ромей. — Старшая пойдёт прислуживать в гинекее, младшая пусть учится у преподавателя моего сына. Всё-таки она — дочь царя Петра. Это надо помнить.
Полный взволнованных чувств Иван принялся благодарить Калокира.