Читаем Бич Божий полностью

По дороге в Болгарию сделали привал на острове Хортица — жертвенную трапезу там устроили, сидя возле дуба Перуна. Савва Милонег пел под гусли самые любимые песни князя. Был за это полностью прощён, а по взятии города даже произведён в воеводы. После ухода князя с войском к Доростолу он, оставшись в Переяславце, разыскал ювелира, у которого год назад приобрёл для Анастасии серебряное колечко. Мастерская того осталась цела, сам он не пострадал — только старший сын был затоптан венгерской конницей. Милонег, ни слова не говоря, выложил ему пять золотников, а уже затем попросил выковать кольцо — копию давнишнего. Ювелир сказал:

— Русски госпударь много е платить. Тако драго не е.

— Ничего, ничего, это компенсация за твои страдания. Мой тебе подарок. Будь любезен, прими.

Мастер поклонился и деньга взял.

Между тем Святослав с ходу обрушился на армию византийского стратопедарха, обложившего Доростол. Греки дрогнули, побежали в панике, вслед за ними устремились болгары и рассеялись по долине Янтры. Печенеги добивали отставших. Святослав въехал в город триумфатором. Жители встречали его хлебом-солью. Калокир обнял от души и поздравил с прибытием, говорил, что теперь надо брать Преславу, Пловдив, Аркадиополь, а за ними — Константинополь. Князь не возражал. Радостный Свенельд потчевал высокого гостя лучшими болгарскими яствами. Святослав сообщил ему о кончине Ольги. Воевода поник, сделался печатен и скорбен. Только и спросил:

— На кого ж теперь ты оставил Русь?

— На детей своих: Ярополка, Олега, Владимира. Старший — в Киеве, вместе со Мстиславом. Младший, под присмотром Добрыми, в Новом городе. Средний, с Путятой, в Овруче.

Нос у воеводы заострился:

— В Овруче? Олег? Значит, ты забрат у нас Древлянскую землю?

Святослав примирительно похлопал его по плечу:

— Разрази меня гром, Клерконич, что вы с Лютом держитесь за этот участок леса? Ты смотри: завоюем сейчас Болгарию, сделаю тебя в Преславе своим наместником. Станешь вровень с королями Иеропии.

Тот ответил мрачно:

— Мне древлян и уличей твой отец отдал. Говорил: на вечные времена. За мои заслуги... Не по справедливости действуешь, княже.

— Брось сердиться, я тебя прошу. Надо в будущее смотреть. Впереди Царьград. Золото, рабы, плодородные пашни. Что такое Овруч по сравнению с этим? Тьфу, сельцо, маленькая крепость. Ну, Свенельд? Хватит обижаться. Вот моя рука!

Святослав протянул ему руку. Воевода помедлил, но потом, скрепя сердце, неохотно её пожал. Это все заметили. В том числе и князь.

— Но учти, Клерконич, — рассердился он. — Будешь зло держать, дуться, строить козни — не снести тебе головы. Говорю при всех.

Но Свенельд уже справился с собой, и глаза его больше не горели волчьими огнями. Он проговорил:

— Княже, извини. Просто весть о матушке твоей, а моей двоюродной сестрице, помрачила мне разум. Можешь быть уверен: я служить буду, как и прежде, — честно, преданно, не на жизнь, а на смерть. Милость и немилость — всё приму от тебя в смирении.

— То-то же! — дёрнул головой Ольгин сын, отчего усы его описали в воздухе дугу. — Мне перечить никто не смей. Я здесь господин! Русью назову всю великую страну — от варягов до греков! Ясно?

Ох, напрасно Святослав поверил Свенельду! Этот скандинав обид не прощал. Вида не показывал, дожидался часа, но потом разил беспощадно. И судьба киевского князя решена была на пиру в Доростоле. Дело было только теперь во времени.

Через несколько дней, в городе оставив тысячный отряд во главе с воеводой Вовком, Святослав пошёл воевать Преславу.

Киев, лето 969 года


Жеривол отнёсся к изменению сыном веры в целом сдержанно. Он лечил Милонега после порки — разукрашенную спину покрывал платком, смоченным в отваре одолень-травы. И когда тому сделалось немного полегче, попенял несильно:

— Что ж ты, Милонежка, наших богов исконных поменял на бога заморского, иудейского? Плохо это, сыночек.

— Бог один, — отозвался юноша, морщась, превозмогая боль. — Просто Он явился евреям — в образе одного из них. Я поклоняюсь не иудею, но Богу.

— Ты противоречишь себе, — возразил Жеривол любовно. — Если Бог один, то какая разница, как его называть, и зачем тогда менять веру? Саваоф — это русский Род. Сын его — Перун.

Богоматерь — Макошь-Берегиня. Веруя в Перуна, веришь и в Христа.

Милонег усмехнулся:

— Нет... Твой Перун — громовержец, с молотом в руке. Признаёт кровавые жертвы. А Христос — это чистота, искупление, святость; Он учил добру, а не силе; ведь добро не может утверждаться оружием.

— Знаю, знаю, — вздохнул отец, — если тебя ударили по одной щеке, то подставь другую. Только человек без собственного достоинства мог такое насочинять. Русичи не примут христианства. Мы народ гордый.

Сын сказал:

— Если каждый возлюбит ближнего и дальнего своего, как самого себя, то не станет бить его по щеке, и не будет подобных трудностей.

Жеривол поменял ему платок на спине:

— Может быть, в теории... Но в реальной жизни?.. Люди злы.

— Христианство сделает их добрее.

— Нет, не думаю...


* * *


Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза