Бич Нергала

Сотник выудил из-за пазухи стальное перо, выдернул пробку из тонкогорлой керамической чернильницы, достал стопку бумажных квадратиков (пока он воевал в Нехреме, высоколобые инанниты научились-таки делать новый писчий материал, бумагу, и в довольно больших количествах). Он уселся на дно корзины, расправил листок на колене и только сейчас спохватился, что некуда поставить чернильницу. Кляня себя за непредусмотрительность, сотник выпростал из рейтуз подол рубахи, оторвал тонкий длинный лоскут, продел между прутьями борта корзины и кое-как привязал чернильницу, чтобы горлышко смотрело вверх. И вдруг заметил, что перо успело до середины провалиться в одну из бесчисленных щелей днища. Еще миг, и оно умчится вниз! Чем тогда писать приказы?

Он успел поймать перо двумя пальцами за самый кончик, шумно перевел дух и рассмеялся.

Вскоре записка вместе с камешком в белом хлопковом мешочке полетела к связным, а затем один из них карьером поскакал во дворец. Бен-Саиф злорадно усмехнулся: мое дело сделано, теперь дело за ординарцем и катапультами.

Его внимание привлек небольшой отряд пандрских всадников на западе, в пяти-шести полетах стрелы. Кавалькада продвигалась по дороге к селу, выходит, люди Конана и там рискнули расположиться? Что ж, напрасно. А в саду, где горногвардейцы разгромили крестьянский отряд, наблюдается скопление пехоты. Костры, котлы, смуглые вендийки, стирающие в ручье солдатское исподнее. Кшатрии на привале. Чудненько. Второй мешочек с бумажкой и камешком — фьюить!

— Обр-рати внимание, — произнес вдруг за спиной скрипучий голос, — на юго-запад.

Бен-Саиф обернулся, как ужаленный. На краю корзины сидела тропическая птица пестрой окраски, с преобладанием оттенков зеленого. Вертела клювастой головой и хладнокровно смотрела на сотника то одной, то другой черной жемчужинкой с белым ободком.

— Силы подземные! — воскликнул ошеломленный сотник.

— В том лесочке, — продолжал попугай, — сам Конан со своими когир-рцами. И кр-расоткой Юйсар-ры. Ах, какая женщина! Что за гр-рудь! Что за икр-ры!

— Ияр? — осенило Бен-Саифа. — Ты же Ияр, да?

— Ияр, — подтвердила птица. — Р-рад тебя видеть, агадеец.

— Ха! — Бен-Саиф восторженно хлопнул в ладоши. — Каким ветром тебя занесло, старина?

— Да вот, пр-рилетел отдать должок, — охотно ответил бывший апийский сотник. — Это у меня теперь такое р-развлечение. А ведь я только что от нашего пр-риятеля.

Агадеец посмотрел на Ияра повнимательнее. Тропическая птица изрядно утратила лоск: перья грязны и растрепаны, на месте роскошного пестрого хохолка — плешь. И, тем не менее, от попугая так и веяло самодовольством.

— Ты про Луна? — с надеждой спросил Бен-Саиф. — Так он жив?

Попугай отрицательно помотал головой.

— Жив-то жив, но, увы, в тюрьме. В подземных застенках. Я хотел его выр-ручить, ведь он, так сказать, спас мне жизнь. Но меня и на пор-рог не пустили. Там все настор-роже, сучьи потр-роха, никто не р-рискует смотр-реть в глаза даже ничтожной мухе. Боюсь, Лун очень плох. Я побывал у Каи-Хана.

— Да что ты?! — удивился Бен-Саиф. — И не побоялся?

— Так тр-рясся, что половину перьев р-растерял, — честно ответил Ияр. — Зато Каи после моего ночного визита недосчитался пр-равого глаза. Он теперь не сопр-равитель Апа, а убогий калека, посмешище. Словом, покойник, сучьи потр-роха. Пр-редставляешь, как Авал обр-радовался?

— Представляю, — с широкой улыбкой кивнул Бен-Саиф. — Ну, а ко мне ты зачем прилетел?

— Так я же говор-рю, должок отдать. Р-раз я Луна не спас, так хоть тебе помогу. Хочешь этих нечестивцев выжечь? — Ияр мотнул головой вбок. — Запр-росто. Я тут целый день летал, все р-разведал. Только уговор! — Он приподнял драное крыло.

— Вернуть тебе человеческий облик? — предположил Бен-Саиф. — Прости, Ияр, не могу обещать. Вот, если Луна спасем… Тогда пересадим тебя в какого-нибудь здорового, красивого каторжника. Видишь ли, Лун — уникум. Свой необыкновенный дар он получил в награду от самого Анунны, это один из наших святых, он дал обет не совершать ни добрых, ни злых дел, но изредка делает исключение для кого-нибудь из паломников, выполняет его самое сокровенное желание…

— Да гадить я хотел на человеческий облик, — встряхнул крыльями попугай. — Мне и в этом неплохо, лечу, куда хочу, сам Митр-pa не брат. Тут за мной давеча ястр-реб увязался, сучьи потр-роха, так вер-ришь ли, я ему пол-хвоста выклевал! Нет, Бен-Саиф, ты мне лучше Юйсар-ры отдай, подр-ружку Конана. Ах, какая стать! Ах, какие бедр-ра!

— Женщину? — изумился Агадеец. — Помилуй! Да на что попугаю человеческая самка?

— А вот увидишь, — уклончиво пообещал Ияр, поправляя клювом растрепанные перья на грудке.

* * *

Со сводов подземелья срывались холодные капли, редкие светильники, расставленные по нишам слепыми надзирателями, скупились на чахлый свет, как последние крохоборы. С тех пор, как хозяин замка помрачился рассудком, тюрьма содержалась в небрежении. Зивилла посещала ее нечасто, а надзирателей осталось вчетверо меньше прежнего, остальные давным-давно разбежались, убоясь «лунной болезни»…