БИЧ-Рыба (сборник)

В Будапеште жили цыгане. Барака три или четыре им выделили, точно не помню. Целый табор осел. Потом куда-то разбрелись, не нашли себе применения на торфу. А кто остался – те давно квартиры получили. Бараки еще при цыганах гореть начали, а пацаны дожгли, что осталось. Место не святое, потому, наверно, долго и пустовало под крапивой и лопухами, а теперь смотрю – коттеджиками новое начальство застроило.

А Барнаул стоял на въезде в поселок со станции.

И придумали же названьице.

С Шанхаем все ясно. Шанхаи ко всем городишкам пристроены, понятие в расшифровке не нуждается. С Будапештом – посложнее. Венгрия для цыган страна не чужая, но Румыния, на мой взгляд, еще роднее для них. Почему бы тогда Бухарестом не окрестить? Мне кажется, их просто перепутали. Будапешт или Бухарест – какая разница, если глядеть с нашего болота.

Барнаулом называли общежитие для вербованных. Приезжали в основном из татарских и мордовских деревень, хотя и орловских хватало. Но назвали почему-то Барнаулом. Город, конечно, в те годы гремел – целину осваивали. По радио чуть ли не каждый день пели: «Полюбила тракториста, он уехал в Барнаул». Разница между комсомольцами-добровольцами и обыкновенными вербованными небольшая, но все-таки была. Однако я не о том. Я снова о песенке. Дальше в ней пелось: «Далеко уехал милый, сердце так волнуется, ой, боюсь, боюсь, Володя в Барнауле влюбится». В нашем Барнауле тоже было в кого влюбляться, вербовали-то в основном на женскую работу: узкоколейку ремонтировать, пеньки на разработках собирать, торф грузить – короче, туда, где мало платят. Приезжали и мужики, но их селили в Будапешт. Каждую весну прибывала пестрая толпа. Поначалу, помню, они чуть ли не в лаптях заявлялись, а если не в лаптях, то в калошах поверх онучек.

Не знаете, что такое онучи?

Да обыкновенные портянки. Намотают почти до колен, потом веревочкой обвивают, чтобы не болтались и не сползали. Приезжают в тянучих калошах, а возвращаются в лакированных, на красной подкладке. И только к концу пятидесятых начали зарабатывать на резиновые сапоги. А чему удивляться – народец из самого гиблого захолустья, наши советские пуэрториканцы.

В конторе специального человека для вербовки держали. Дядя Коля Барашкин каждую зиму уезжал пудрить людям мозги, а к сезону привозил дешевую рабочую силу.

Знаете, какой самый хитрый орган в человеческом теле?

Ошибаетесь. Язык. Высунется, болтанет что-нибудь и спрячется, а другим частям тела отвечать приходится: зубы выбьют, нос расплющат, глаз выколют, голову проломить могут – язык всегда цел, без царапинки. Кстати, и люди такие встречаются, знавал.

Дядя Коля по молодости в бомбежку попал, правую руку по локоть оторвало, язык остался и кормильцем, и поильцем: не только золотых гор на болоте наобещает, но и приласкать безрукого уговорит. Так что первым к вербованным подбирался дядя Коля Барашкин, еще в дороге успевал полакомиться, вдали от глаз земляков, перед которыми речи на собраниях и товарищеских судах толкал. Послушать – такой праведник. Но шило в мешке – сами знаете…

Привозил по весне, когда лягушки соловьями заходятся. У поселковых кобелей кровь забраживает. Инстинкты – куда от них денешься. На свежатинку, по завоеванному праву, слетались приблатненные и футболисты. Начальство в Барнаул ходить не рисковало. Может, кто-то и терял голову, но на нейтральной территории. Что дозволено футболисту – не дозволено начальнику. Хотя и спортсмены шли с оглядкой, у каждого – жена или невеста, но ребята действовали как в игре: выждал, когда судья на него не смотрит, двинул соперника между ног и дальше побежал с улыбкой на потном лице – система «дубль вэ» называется. Все, что сохранялось после приблатненной элиты, доставалось поселковым бобылям. Эти шагали в Барнаул с открытыми забралами – мокрую репутацию подмочить невозможно. А уже следом за ними в Барнаул крались пацаны, кто пошустрее, кого женилка беспокоить начинала. Когда-то была мода называть публичные дома именами городов – Мадрид, Вена, Бомбей, – вот я и думаю: может, общагу эту окрестили Барнаулом вовсе не случайно?

Теперь понятно, для каких подвигов Крапивник силы экономил?

– С Юркой Саниным, – говорит, – ходили. Юрка половину Барнаула перепортил!

– А ты наверняка вторую половину? – спрашиваю у него.

Крапивник подвоха замечать не захотел и на полном серьезе, да еще и с гонором, объясняет:

– Салага, разве можно половину Барнаула за один вечер? Я не племенной жеребец. Мне и одной хватило, такая горячая попалась – еле ноги до дома доволок.