БИЧ-Рыба (сборник)

Не знаю, почему, но с детства терпеть не могу кошельков. Мне их даже в руки брать неприятно. Даже слово это выговаривать противно. В Сибири кошельки называют гаманками, это еще хуже – ни от других услышать, ни самому обозвать… Откуда такая брезгливость – понятия не имею. Не велик барин. Но тем не менее. Так уж получилось. А вот бумажник – совсем другой коленкор. Приятное русское слово. Даже когда его по фене лопатником обзывают, у меня никаких внутренних возражений. Но я – человек не сидевший, так что буду говорить на своем языке.

Самый лучший бумажник, разумеется, тот, в котором не кончаются деньги – берешь, а не убывает. Но такие подарки достаются только сказочным дуракам, а я – дурак обыкновенный, для того чтобы на меня посмотреть, не надо включать телевизор, достаточно выйти на улицу.

Мне достался бумажник нетеряемый.

Совсем случайно. Захотелось на память о первом дне после дембеля купить что-нибудь симпатичненькое, но не разорительное. И под руку подвернулся бумажник. Не какой попало, конечно, – красивый, из хорошо выделанной кожи и по краям кожей прошит, на лицевой стороне городской прибалтийский пейзаж, короче, приятная вещичка. Но с другой стороны, мало ли их, приятных: купишь, к примеру, ботинки – загляденье, и нога, как в раю, а через год уже и выбрасывать пора…

Да знаю я, что бумажник деньги носит, а ботинки – человека. Естественно, что с человеком труднее, чем с деньгами, они, как многие считают, не имеют запаха, правда, у меня на этот случай особое мнение, ну а ножной аромат… стоит ли обсуждать. Но согласитесь, что бумажники пропадают все-таки чаще, нежели ботинки.

А мой не пропал. Хотя случаев потеряться я ему предоставил предостаточно.

Первый раз это произошло в Ивделе. Бумажнику пятый годок шел, он уже пообтерся, пообмялся, но выглядел еще молодцом.

Спрашиваете, где находится Ивдель?

Объясняю – на севере Свердловской области. Там большой гидролизный завод, большой лагерь, разумеется не пионерский, потому что пионеров стараются отправить на отдых в южном направлении, а комсомольцев – в северо-восточном. Большой завод при маленьком городишке. Еще там была река…

Почему была?

Потому что сплавлялся я по ней с местным дедком двое суток и на тридцати километрах поймали единственного хариуса на двоих. Куда деваться реке после такого позора? Сгореть со стыда. Испариться. Сквозь землю провалиться. Куда угодно. Я вообще о ней говорить не хочу. Такая река не имеет права на существование. И еще там был лес. Полагаю, не стоит объяснять, что леса у нас имеют нехорошую привычку исчезать. Но тогда он еще был. В нем-то все и случилось.

Вышел я на природу от гидролизных паров отдохнуть. Брожу среди березок, костянику от нечего делать клюю. И вдруг вижу – бумажник. Притаился в тенечке, греясь на августовском солнышке. Вот именно – и в тенечке, и на солнышке – не каждому такое дано. Ничего себе, думаю, подарочек. Нагибаюсь, тяну к нему руку, потом отдергиваю, хвать себя за внутренний карман пиджака… Пусто. У меня аж сердце остановилось от таких перепадов. Все, думаю, и деньги, и документы пропали. Потом к находке присмотрелся – да это ж мой, родненький, прилег и ждет хозяина, как верный пес.

Выпал он, разумеется, когда я костянику щипал. Но представляете, если бы я раньше хватился и начал бы в панике бегать по лесу? Ищи-свищи. Аукаться бесполезно. А он, умница, как-то исхитрился подозвать меня, послать дурачку свой сигнальчик.

Я, конечно, извинился перед ним за то, что считал его неодушевленным предметом. Пообещал относиться, как к лучшему другу, и никогда не оставлять его пустым.

Если бы мы всегда держали слово. С перепугу чего только не наобещаешь, а чуть отпустило – и снова ветер в голове, а в заднице – шило.

Через год оказался в Норильске. В самую полярную тьму и в самые морозы. Вместо пиджака вынужден был под шубу меховую душегрейку надевать. Бумажник пришлось переселить в задний карман брюк. Про норильские гостиницы я уже рассказывал. Жизнь там скучнее, чем кажется с материка. Сами норильчане веселятся в гостиницах других городов. А мы – у них, насколько возможности позволяют.

Подхожу к администраторше доплатить за койко-место. Возле нее молодой, лет пятидесяти, южанин вьется.

– Вазмы, дарагая, агурчик, угощаю.

Девица упитанная, блондинка. Не знаю, чего уж он добивался: или заселиться хотел, или чего более теплого… Странные люди эти южане, обыкновенный огурец умудряются преподносить, будто он не из воды состоит, а из чистого золота. Но девица пусть и молодая, а понимает, что незнакомые мужики подарки даром не дарят. Он пододвигает огурец. Она отодвигает. Он: вазмы, дарагая, у вас такых сроду нэ расло. Она: не росло и не надо. Южанин: вазмы, он мне нэ нужен. Она: и мне ни к чему.

Надоело их слушать. Кладу огурец себе в карман. Южанин открыл было рот, а я спокойненько объясняю, что взял никому не нужный огурец. И крыть нечем. Не скандалить же при даме из-за огурца.