Биение жизни. Почему сердце – наш самый важный орган чувств

Она права, но сейчас это не играет никакой роли. По своей реакции я понимаю, как сильно нервничаю. Давление плохое, у пациента начинается шок. Жизнь или смерть. Я должен сосредоточиться на самом главном.

– Скальпель, – коротко командую я медсестре и разрезаю кожу над грудной клеткой.

За ровным разрезом скальпеля следует тонкий кровавый след. Давление на лезвие такое большое, что кожа расходится, но только не находящаяся под ней ткань. Прямо над сердцем появляется длинный шрам, от шеи до конца грудной клетки. Он сохранится до конца жизни. Как долго эта жизнь продлится, я пока прогнозировать не готов. Ясно лишь то, что пациент, которого я совсем не вижу, потому что его накрыли зелеными простынями, оставив мне лишь узкую полоску, смертельно болен. Еще один надрез, и я проникаю до грудной клетки. Медсестра молча протягивает мне пилу под давлением. Ее вой перекрывает звуки пульса на мониторе, которые становятся все тише. Мы поспешно устанавливаем блокатор грудной клетки, своего рода домкрат, который поддерживает кости грудной клетки и не позволяет им сомкнуться. В глубине я различаю раздутый, как шар, перикард, сквозь который угрожающе просвечивает темно-красная собравшаяся кровь.

– Ножницы, – говорю я.

Когда речь идет о жизни и смерти, принято обходиться без «спасибо» и «пожалуйста». Я вскрываю перикард. Если стенка аорты сейчас не выдержит, пациент, скорее всего, истечет кровью. А если перикард не вскрыть, у него остановится сердце. Медлить нельзя.

Я ничего не чувствую. Каждый раз, когда я оперирую, на меня нисходит такое спокойствие, что я просто делаю то, что нужно. На короткое мгновение мои движения замедляются, и я смотрю в глаза ассистенту. Он опытный, я ему доверяю, и он мне нравится. Он часто поддерживал меня во время сложных операций. Он знает, что происходит и что будет дальше. Большой отсасыватель уже у него в руке. Я киваю, он коротко кивает в ответ. На это уходит меньше секунды. Затем я одним надрезом вскрываю перикард, и в операционную тут же врывается пол-литра крови. Мы ничего не видим. Как будто смотришь в грязный кровавый пруд и не различаешь дна. И не знаешь, насколько там, внутри, опасно и что скрыто под поверхностью. Отсасыватели крови работают на максимальной мощности, и, наконец, я снова вижу сердце. Этот обычно такой величественный орган сжался в левом углу своего домика, перикарда, в неестественном, искривленном положении. Когда-то он горделиво восседал в самом центре, а теперь его оттеснила раздувшаяся аорта.