Биг-Сур и Апельсины Иеронима Босха

Когда выходит из строя радио или телевизор, радуешься день-другой, не слыша и не видя новостей, и хочется спросить себя, к чему вся та суета, весь тот галдеж. О чем там они кричали и вопили на днях в ООН? Было ли это день или десять тысяч лет назад? О законе и порядке, о мире и гармонии, о братстве людей говорят, наверно, с начала времен. Теперь они говорят, разумеется, очень, очень серьезно. Или хотят заставить нас поверить в то, что это так. («Официант, еще горку пшеничных блинчиков, пожалуйста! Да-да, с медом и маслом».) Есть истинная потребность, и она будет удовлетворена. Каждый согласен: мы должны прекратить воевать; беда в том, что никто не хочет складывать оружия. Сегодняшнее положение таково, что у противников массового уничтожения оппонентами те, кто стоит за частичное уничтожение. Фактически все жители этого единственного и неповторимого мира представлены в ООН, кроме горстки дикарей в Африке и Австралии, американских индейцев и нескольких миллионов китайцев, которым, хотя они потомки наиболее древнего, наиболее культурного народа, нельзя доверять[240]. (Не сегодня, во всяком случае. Завтра мы, возможно, запоем по-другому. Сегодня же мы против.)

Когда видишь одну из этих эпохальных сессий, на которых никогда ничего не происходит, только все больше вето, референдумов, отсрочек, протоколов, мундиров и регалий, банкетов, авиапутешествий, угроз, боеготовности, паники, истерии, стратегических запасов, новых бомбардировщиков, больше и больше линкоров, крейсеров, подводных лодок, танков, огнеметов, тогда становится совершенно ясно, что наступление тысячелетнего царства нам не грозит. Тогда становится ясно, что по сравнению с членами этой организации пара похотливых обезьян в зоопарке, пара обезьян, ловящих блох на заднице друг у друга, заняты, можно сказать, настоящим делом.

Все можно было бы уладить в один момент — а что именно, между прочим? — взяв трех человек, чьи мудрость и благожелательность не вызывают сомнений, и устроив их встречу на рисовом поле, чтобы на них были одни набедренные повязки. Им даже не нужно быть межпланетными дипломатами. Просто нормальные люди, в противоположность, скажем, Лао-цзы, Гаутаме, Иисусу. Практичные люди, не государственные мужи, не политики, не мечтатели. Иными словами, люди доброй воли.

Среди прочего, это трио отличало бы то, что они говорили бы только тогда, когда имели что сказать. Молчание же их было бы еще более говорящим.

Попытайтесь представить сладостные слова мудрости, которые бы потекли из уст наших выдающихся представителей в ООН, если бы завтра им предстояли прения по вопросу о задаче истинной любви. Сравните эту воображаемую картину с той, что описана (на странице 127) в книге «Тысячелетнее царство по Иерониму Босху»:

«...Эти избранники, мужчины и женщины, столь схожи, что почти неотличимы друг от друга, и позы их столь же едины. Они — одна семья и напоминают растения одного семейства еще более потому, что все лица выражают молчаливую задумчивость, во всех взглядах — отрешенная сосредоточенность. Их неподвижность — это неподвижность растений, отчего их тонкие, ищущие руки напоминают усики, цепляющиеся за соседние цветки.

И кажется, что они возникают из земли в любом, где придется, месте так же случайно, как полевые цветы на лугу. Ибо неуловимое единообразие этой нагой жизни не подчинено никакой строгой дисциплине. И в каком бы произвольном порядке ни сосредоточивались и ни собирались группы движущихся тел в одном месте или рассыпались в другом, нигде не возникает тесноты или пустоты. Как бы вольно ни перемещался каждый, невидимая нить связывает их друг с другом и со всеми. Эта нить — нежность, с какою все эти обитатели небесных лугов льнут друг к другу в братской и сестринской близости».

14. ДЕНЬ НА ИСТОЧНИКАХ

У английского литератора есть свой клуб, чтобы восстанавливать силы, у миллионера — яхта, у муэдзина — минарет. У меня же — горячие серные источники, Слейдовы ключи.

Если повезет и, кроме меня, на источниках никого нет, я делю восхитительное одиночество со скалами, морскими выдрами, проплывающим китом, странствующими облаками, мглой и туманом, плавучими островами водорослей и неугомонными чайками. Во время отлива я общаюсь с двуликой скалой — высеченной слепящим солнцем и волнами прибоя скульптурой короля и королевы из рода Птолемеев. Под косыми лучами заходящего солнца их черты четки, как у короля и дамы пик. Довольно любопытно, но ни разу не приходилось видеть, чтобы чайки пачкали им голову.

Но редко когда удается насладиться купанием в одиночестве. Обычно там кто-нибудь есть — нежится в воде, загорает на солнышке. Те, кто ищет в источниках пользу своему здоровью, — народ молчаливый. (Как там сказал Гете? «Лично я предпочел бы совершенно отказаться от речи».) Умные не нуждаются в разговоре. Они просто благодарны богам за возможность попариться в целебных водах и пожариться на солнце.