Бикини

— Мы едем в Нью-Йорк, правда? — вдруг спросила она шепотом. — Сегодня утром я рассматривала атлас. Это очень далеко. Мы ведь полетим на самолете? Знаешь, я никогда не летала на самолете. Я очень боюсь летать. Ты будешь держать меня за руку? Стэнли, ты любишь музыку? Самолеты ассоциируются у меня с бомбами, но и с музыкой тоже. Не знаю почему. А тебя любит какая-нибудь женщина? Кроме мамы и сестер? Ты гладил ей лоб и волосы так, как мне сейчас? Она любит тебя? Говорила тебе об этом? Она успела тебе об этом сказать? Как ее зовут? — спрашивала она, приподнимая голову.

Он чувствовал, как с каждым вопросом ее руки все сильнее сжимают его колени. Она прижималась к нему как испуганный ребенок.

— Я буду держать тебя за руку. Не отойду от тебя ни на шаг. Все будет хорошо, все будет хорошо...

— Стэнли, не оставляй меня ни на минуту, прошу тебя! У меня уже есть одна скрипка...

Она затихла. Он укрыл ее своим пальто и попросил водителя выключить коротковолновую радиостанцию, но тот вежливо и решительно отказался.

— Мы находимся в конвое, у меня должен быть постоянный контакт с головной машиной и Бэнсоном. Он же там обосрется от страха, если я вовремя не отвечу, — усмехнулся он.

Еще до того, как они достигли пригородов Трира, Анна заснула. Стэнли закурил. Он думал о Дорис. О том, что ни разу не гладил ее лоб и волосы. В последнее время он мечтал об этом. У них было слишком мало времени. «Тебя любит какая-нибудь женщина? Кроме мамы и сестер?» — вспомнил он вопрос Анны. Ответа он не знал.

Дорис появилась в его жизни случайно — как и другие женщины. Ему не приходилось искать их, это они его находили, точнее говоря — это они у него «случались». Схема была простая. Какое-то служебное дело, которое нужно решить, беседа, недолгий флирт, ужин, вино или коктейль, первый секс, иногда — но не всегда — несколько следующих встреч, потом его длительное молчание, «чтобы не привязывались», последний разговор и последний секс, и наконец его полное исчезновение из их жизни. Пока что ему везло. И исчезать удавалось без особых последствий. Ни драматических сцен при расставании, ни ночных звонков, ни писем с угрозами в почтовом ящике, ни попыток шантажа. Его — в отличие от некоторых коллег по редакции — нечем было шантажировать. Он был свободен и независим. Да, временами он ощущал, что одинок. Но даже у этого были свои положительные стороны. Он заметил, что именно в такие периоды делал свои лучшие снимки. К тому же положение свободного мужчины, особенно в его уже довольно зрелом возрасте, и статус хорошо зарабатывающего интеллектуала с претензиями делали Стэнли еще более привлекательным в глазах женщин. Пока что только две из них не вписались в эту схему: Жаклин, которая с самого начала знала, что никогда не сможет ему принадлежать, и Дороти, которая с самого начала знала, что никогда не захочет, чтобы он принадлежал ей. Оба эти случая оставили глубокие раны в его душе. Рана, нанесенная Дороти Паркер, и сейчас иногда его беспокоила...