Бил и целовал

Добрался я благополучно и, в который раз склонившись над камнем, принялся втирать муку во все его неровности. Удивительное чувство: трепет и волнение. Вот-вот случится. Удача или разочарование, открытие или провал. Я сыпал муку и тер, сыпал и тер. Двор был пуст, мимо юркнул лишь нагруженный громадным школьным рюкзаком толстый младшеклассник. Я втирал муку, и под пальцами стали проявляться буквы с римскими насечками, буквы, более не используемые, и буквы, вполне привычные. Вместе они составляли слова и числа – старинное имя Харитинья и год рождения одна тысяча семьсот девяносто первый. Когда я отряхивал ладони, мне показалось, что на меня опять кто-то смотрит из-за жалюзи.

Совпадение выходило полное – во дворе жилого восьмиэтажного дома по адресу Ленинский проспект семьдесят три дробь восемь возле седьмого подъезда обнаружена могила Харитиньи Ивановны Козловой, полковницы. Либо это невестка Аграфены Ганнибал, двоюродной бабки великого поэта, либо ее абсолютный двойник.

Попытавшись узнать о ней больше, я узнал немногое: в восемьсот одиннадцатом она купила имение Захарово, то самое, где Пушкин провел детство под присмотром знаменитой няни Арины Родионовны, целых сорок пять тысяч выложила, и похоронена она якобы неподалеку, возле церковной ограды. Сообщалось также, что Арина Родионовна с новыми хозяевами не осталась, а уехала, зато ее потомки по сей день проживают в тех местах. Госпожа Козлова же обустроилась основательно, и не зря – ее наследники владели имением целый век, до самой революции. Решив, что полковница хоть и была рачительной, но вряд ли настолько, что умудрилась лечь разом в две могилы, я отправился на поиски церкви с оградой.

Выйдя на станции «Голицыно», я скоро нашел место, где, по официальной версии, закопана раздвоившаяся полковница. Побродив среди нескольких заросших мхом камней, с трудом разбирая высеченные на них слова, я обнаружил пять-шесть почтенных граждан и умершего в малолетстве брата Пушкина. Полковницы не было. В эпоху великих свершений в нашем городе передвигали целые дома. Может, кому-то взбрело в голову перетащить и могильный памятник Харитиньи Козловой? На манер триумфальной арки или купеческого дворца с Тверской.

В местном музее о Козловой ничего не слышали, а одна служительница, особенно бойкая, так расстроилась из-за собственной и всеобщей некомпетентности, что предложила мне подняться в бельведер – оттуда открывается прекрасный вид. Не успел я согласиться, как уже ступал по скрипучей лестнице.

Пол в бельведере был усыпан дохлыми мухами, а стекла не по-усадебному закрывали вертикальные жалюзи. Я раздвинул пальцами полоски в одну сторону – река, раздвинул в другую – аллея, раздвинул в третью – церковь и могильные камни. Служительница потянула шнур, полоски повернулись, и везде сделался пасмурный свет.

Отец моей желтоглазой возлюбленной, как позже выяснилось, был каким-то некрупным, но деловитым чиновником. Через несколько лет после нашей размолвки он вышел в отставку и со всей семьей перебрался в другую страну. Поговаривали, что возбуждено дело о хищениях, которое, впрочем, вскоре закрыли. Мы с желтоглазой надолго потеряли друг друга из вида, но спустя десять лет бурное развитие социальных сетей привело к тому, что она меня разыскала, написала и сообщила, что скоро окажется в Москве и не прочь повидаться.

Мы встретились на одной из подземных станций возле какой-то гранитной формы. Кажется, у колонны со скульптурой. Или у арки с вазой. Выбрались на поверхность – повсюду гранитные ступени среди гранитных стен, гранитные мостовые и гранитные головы. Уж не размножилось ли надгробие полковницы, чтобы заполнить собой весь город? Мы зашли в ближайший бар и заказали по рюмке. Рассмотрев друг друга, мы пустились в расспросы и рассказы. У той уже двое деток, ждет третьего, и все от разных, у того онкология, как же так, еще нет и сорока, а этот в розыске – впутался в политику. Родители здоровы, брат стал фотографом. Список общих знакомых быстро иссяк, наступило затишье. И тогда я вспомнил про обморок и рассказал, что с тех пор полюбил чередовать поцелуи с пощечинами. Она откинулась на своем стуле, и желтый в ее глазах стал токсичным.

– Понимаешь ли, в чем дело…

Оказывается, она притворялась. Ей вдруг приспичило грохнуться как попало, чтоб подхватили, чтоб приводили в сознание.

Я смотрел на нее и почему-то не чувствовал себя обманутым. Курить, в нарушение федерального закона, не захотелось. Даже новую рюмку не заказал. Вместо этого я взял ее за волосы, притянул к себе и поцеловал. И ударил по щеке.

Желтые глаза вспыхнули. Мы все-таки выпили еще, и я ударил ее снова. И мы опять поцеловались. Так вечер и пролетел: я бил ее по лицу и целовал, бил и целовал.