Бил и целовал

Полукруг удостоенных замыкал уперший толстые пальцы в расставленные колени, дико, исподлобья озирающийся выпученными глазами мой папаша. Поза уставшего от пыток палача, густая рыжая борода, курчавящаяся до выпуклого пуза, лоснящийся золотом шарф, свисающий на грудь двумя концами. Мне показалось, что папаша вовсе не переводчик, а душегуб, отобравший шарф у какого-нибудь несчастного прелата, прежде чем отрубить тому голову.

Все это, однако, были лишь внешние признаки, доставшиеся папаше от буйных предков: отца, капитана НКВД, деда, расстрелянного кулака, прадеда-каторжника и так далее в глубь русской истории. Папаша же, вопреки генам, уродился человеком мыслящим, тонко чувствующим и смирным. Во хмелю раньше, бывало, накатывала на него какая-то тоска, хватался папаша за кухонные ножи, колотил кулаком по столу, но быстро стихал, успокаиваемый какой-нибудь отзывчивой матерью-одиночкой…

Женщины. Они всегда были слабым папашиным местом. В эту страсть вся удаль предков и пошла. Любит он их, любит уставиться на какую-нибудь глазищами, любит таращиться, руками трогать любит, тискать, пальчики губами смаковать, волосы густые ворошить, задами играть, в груди зарываться. Потому рос я без отца. Годика мне не исполнилось, когда папаша нас покинул. С тех пор трех жен сменил, а со сколькими его отношения никак оформлены не были, не счесть. Отпрысков за его жизнь наплодилось столько, что и сам папаша порой сомневается в точном их числе. Вот и теперь уставился на галльскую кожу да кости, как удав на кролика. Уверен, исключать романчик между француженкой и папашей нельзя, скорее наоборот, романчик есть и очень еще теплится, недаром, когда она представляла папашу среди прочих, лицо ее светилось не меньше, чем когда она упомянула чеченца. Ай да папаша, промылился в лауреаты на шашнях с этой сушенкой. Наверняка она орет «mujik» в мгновения эротического смятения, а он декламирует ей Гумилева в своем переводе. С утрированным русским акцентом декламирует.

Тем временем ораторша назвала первого лауреата. С кресла поднялся краснолицый молодой человек, оказавшийся постановщиком оперных действ. Узкие брюки туго обтягивали непродолжительные мясистые ножки и зад, до того круглый, что фалды пиджачка оттопыривались, словно крылышки у кузнечика. Губы оперного ваятеля блестели, точно он только что скушал курочку. Этими губами оперный приложился к щеке французской мумии, приняв из ее клешней пышный букет и диплом.

Целый год мы с папашей не виделись, а я про цветы забыл. Обрадовавшись, что стою за колонной у двери, а не сижу в третьем ряду, согласно месту, указанному в пригласительном, я скользнул обратно на лестницу.

В спину летел, затихая, голос писателя-сатирика, имеющего привычку раздеваться у директора и вызванного сейчас на сцену для вручения букета-диплома следующему счастливчику. Сатирик сострил, зрители хохотнули.

Затрепетав от предвкушения, я уловил ароматы запеченных корочек, услышал деликатный перезвон расставляемых тарелок и раскладываемых приборов. В соседнем зале готовили фуршет. Чтобы заполучить кусок, придется хорошенько поработать локтями. Сглотнул – борьба за пропитание разжигает во мне аппетит.

Налетев на лакея, несшего целый поднос сверкающих ножей, едва не поскользнувшись на отполированных ломтях мраморной лестницы, я сбежал к вешалкам, постучал номерком о стойку, накинул куртку и, стараясь не очень-то любоваться своим отражением в зеркальной стене, прошел к выходу. Уж очень шла мне короткая куртка, подчеркивала мою ладную фигуру, которую зеркало льстиво вытягивало, делая еще элегантней.

– Вернусь через пять минут, – бросил я скучающим хранителям порога.

Старик-попрошайка все еще околачивался в темноте у неприступной двери. Из кармана его потрепанной куртки торчал корешок новенькой книжки писателя-сатирика – старик, видно, хотел подписать экземплярчик, зная, что кумир окажется среди гостей. Я протянул ему свой пригласительный.

Как ни ловок я, не удалось ускользнуть от стариковской благодарности. Цепкие пальцы вцепились в руку.

– Спасибо, молодой человек! – горячо плевался старик. И стеснительно добавил на всякий случай: – Бог вас не оставит.

– Не стоит, – я вырвался, морщась, и поспешил прочь.