Билби (Безделушка)

Даже катастрофа с фургоном лишь слегка омрачила счастливое настроение. Несмотря на некоторую резкость в поведении профессора (он был слегка раздражен, так как вывихнул большой палец и изрядно ушиб колено, к тому же на ухе у него была ссадина, да Уильям еще укусил его за икру), все решили отнестись к аварии юмористически. Кроме Уильяма, никто серьезно не пострадал. Профессор был больше раздосадован, чем ранен, а страшные на вид увечья Уильяма оказались чисто поверхностными — всего лишь вывихнутая челюсть, кровоподтеки, царапины и прочие пустяки; все готовы были, если надо, оплатить убытки; но, к счастью, и разрушения внутри фургона и потери лоточника оказались не настолько серьезны, как можно было ожидать. К вечеру фургон был благополучно водворен в сарай трактира в Уинторп-Сатбери, а Уильям нашел достойных собутыльников в уютном уголке пивного зала, где его рассказ о катастрофе, которую он самолично пережил, и его мнение о профессоре Баулсе выслушаны были с подобающим вниманием и полным одобрением: разносчик кое-что заработал, отвезя всю поклажу из фургона в Королевскую гостиницу «Красное Озеро», и кочевницы со своими спутниками в мире и согласии не спеша направились туда же. Мадлен шла рядом с капитаном Дугласом и его мотоциклом, который он забрал на месте покинутого привала.

— Теперь остается только, чтобы эта штука тоже сломалась, — сказала она.

— Мотоцикл может мне понадобиться, — возразил он.

— Ну, нет. Небеса свели нас вместе, а теперь господь сокрушил наши корабли. По крайней мере он сокрушил один из кораблей. Взгляните, вон луна — словно огромный щит. Это Луна — Покровительница урожая?

— Нет, — ответил капитан, вновь ударяясь в поэзию, — это Луна Покровительница влюбленных.

— Она словно благословение небес над нашей встречей.

Да, миг был слишком благословенным, чтобы капитан мог заговорить о Билби.

Это воистину была ночь влюбленных — ночь, напоенная мягким сиянием, когда в каждом уголке словно укрывается живая тайна бытия, и сердца не просто бьются, а трепещут от волнения, и глаза сияют как звезды. После ужина все накинули шали и плащи и вышли в залитый лунным светом сад. Чета Гидж растаяла во мраке, подобно ночным бабочкам; профессор откровенно любовался своей преобразившейся Джуди. Ночь творит свои чудеса. Наши влюбленные были здесь одни; только на озере катались в лодках несколько парочек.

Мелодичный голос Мадлен еще некоторое время доносился до ушей двух необычайно рослых официантов, убиравших кофейную посуду со столиков на веранде, а потом все стихло...

Утро застало капитана Дугласа в отчаянии. Он горел желанием как можно скорее объяснить Мадлен, что ему просто необходимо сию же минуту разыскать Билби. Он только теперь начал понимать, какая редкая удача выскользнула у него из рук. Он упустил Билби, и теперь оставалось лишь одно — как можно скорее снова найти мальчишку, пока тот не исчез бесследно. На беду, артистические привычки мисс Филипс не позволяли ей вставать раньше полудня, и в ожидании удобной минуты для объяснения капитан волей-неволей должен был подыскать себе хоть какое-нибудь занятие.

Ведь нельзя же просто взять да и уехать без всяких объяснений.

Он коротал время на площадке для гольфа в обществе профессора Баулса.

Профессор играл отлично и притом ничуть не страдал мелочным тщеславием: он от души хотел, чтобы и все остальные играли так же хорошо. И, не щадя сил, обучал их. Заметив хоть малейшую ошибку — а игроки в гольф беспрестанно делают ошибки, — он тотчас объявлял об этом во всеуслышание, объяснял, в чем заключается ошибка, и старался во что бы то ни стало показать, как избежать этой ошибки в будущем. Не в пример многим профессиональным тренерам, он не ограничивался наглядным примером собственными ударами, но не упускал ни одного случая подробно разобрать ошибку теоретически. Спустя некоторое время он счел необходимым намекнуть капитану, что в наше время военному человеку не мешало бы получше владеть собой. А наш капитан не переставал фыркать и «тьфукать», а вскоре уже явно стал чертыхаться вполголоса; играл он рывками, бил с натугой, но недостаточно сильно, один раз вообще промахнулся по мячу и несколько раз ударил вкривь и вкось. Глаза его под светлыми ресницами горели бешенством.

Он вспомнил, что всегда ненавидел гольф.

И профессора тоже. Он всегда ненавидел этого профессора.

И мальчишку, подносившего мячи; во всяком случае, он бы его тоже всегда ненавидел, если бы знал раньше. У этого мальчишки была такая деревянная физиономия, что от одного этого поневоле взбесишься. Как там ни бей, отличный удар или никудышный, а этот болван с застывшей рожей все равно остается невозмутимым. В душе-то уж он, конечно, в восторге от всего происходящего, но лицо остается деревянным...

— Почему я так сыграл? — яростно повторял капитан. — Да просто потому, что мне так нравится.

— Дело ваше, — отвечал профессор. — Но так играть не полагается.

И вдруг настал миг злобного торжества.

Он сам промахнулся. Старик Баулс промахнулся. Учил, учил других — да сам и промахнулся! А кстати, капитан вовсе не всегда мажет!..