— Вот ты его должен знать, — сказал клерк одному из них. — Он жил здесь этим летом. Вспомни, как его звали?
Мужчина, к которому он обратился, взял в руки рисунок и повернулся, чтобы лучше падал свет.
— Это не фотография, — удивленно сказал он. — Больше похоже на рисунок.
— Да, верно.
— Помню его, — сказал он. — Здесь он как вылитый. Как, говорите, его зовут?
— Мотли, — ответил я. — Джеймс Лео Мотли.
Он отрицательно покачал головой.
— Нет, не Мотли. И не Джеймс. — Он повернулся к другому постояльцу: — Райделл, ты не помнишь, как звали этого парня? Ты должен помнить его.
— О, конечно, помню! — ответил Райделл.
— Ну так как его зовут?
— Очень похож, — ответил Райделл, — только прическа другая.
— А какая была? — спросил я.
— Гораздо короче, — ответил мне Райделл. — Сверху, у ушей — везде короче.
— Да, в самом деле, — согласился его друг. — Как будто он только что вернулся из тех мест, где длинных причесок не носят.
— И где стригут старыми, тупыми ножницами, — добавил Райделл. — И только наголо. Бьюсь об заклад, я помню, как его звали, — мне нужна только подсказка.
— Да и я вспомню, наверное, — добавил другой.
— Что-то вроде Колмана?.. — предположил Райделл.
— Нет, не Колман.
— Колман, Колман... Колтон? Нет, Коплэнд!
— Да, по-моему, ты прав.
— Рональд Коплэнд, — с торжествующей улыбкой сказал Райделл. — Я почему вспомнил: был такой актер, Рональд Коплэнд, да? И вот этого парня тоже звали Рональд Коплэнд.
К моему изумлению, имя это действительно обнаружилось в журнале; датой его прибытия значилось двадцать седьмое июля — за двенадцать суток до этого Мотли был освобожден из «Денмора». Прибыл он, по его словам, из городка Мэйсон-Сити, штат Айова. Не знаю, почему, но я счел нужным отметить это в своей записной книжке.
В отеле «Бенджамин Дэвис» использовали устаревшую систему регистрации проживающих, так что в журнале не удалось найти никаких данных о том, когда именно Рональд Коплэнд покинул отель; чтобы установить это, клерку пришлось основательно порыться в картотеке. В конце концов выяснилось, что он прожил здесь ровно четыре недели и съехал двадцать четвертого августа. Своего возможного адреса для пересылки почты он не оставил; служащий припомнил, что почта на его имя не приходила ни разу — ни до его отъезда, ни после. Звонков тоже не было.
Никому из них ни разу не довелось перемолвиться с ним даже парой слов.
— Скрытный был парень, — сказал Райделл. — Мы его видели только тогда, когда он поднимался к себе в номер или выходил на улицу. По-моему, он никогда даже не задерживался у конторки.
— Только поглядишь на него, и сразу пропадала всякая охота разговаривать, — добавил его друг.
— Да, вид его к разговорам не располагал.
— Верно, черт подери!..
— Он мог взглянуть на тебя, — сказал Райделл, — и тебя будто мороз по коже пробирал. Не то чтобы взгляд его был тяжелым или там злобным каким-то. Просто холодным.
— Леденящим.
— Как будто он готов взять и убить тебя ни с того ни с сего. Если хотите знать мое мнение, это прирожденный убийца, и сердце у него каменное. Никогда не встречал человека с таким взглядом.
— А я однажды знал женщину, ну вот с точно таким же взглядом, — сказал его приятель.
— Черт, не хотел бы я познакомиться с ней.
— С этим тоже еще раз встретиться никто не захочет, — добавил его друг.
Мы еще немного поговорили, затем я вручил каждому по своей визитной карточке и попросил сразу же связаться со мной, если он вновь появится в отеле или им что-нибудь станет известно о его местонахождении, добавив, что не забуду их отблагодарить. Райделл высказал предположение, что эта наша беседа тоже кое-чего стоит, а я не счел нужным возражать и вручил ему, его приятелю и клерку по десять долларов каждому. Райделл попытался потребовать еще, но ничуть не обиделся, когда я решительно отказал ему.
— По телевизору парней показывают, — сказал он, — которые оставляют по двадцать долларов то там, то здесь, сорят деньгами налево и направо, хотя никто ничего и не говорит им толком. Может, где-то и есть такие?
— Они спустили все свои деньги, — объяснил его друг, — прежде чем успели добраться сюда, в наши трущобы. А этот господин не таков, он знает цену деньгам.
Я прошел пешком весь Бродвей из конца в конец, но только один раз мне представился случай заплатить деньги. Почти сразу же мне удалось получить конкретную информацию, так что определенный прогресс был явно налицо. Теперь я точно знал, где он жил в Нью-Йорке до двадцать четвертого августа. Я узнал также, что Мотли выдавал себя за другого, а из этого следовал вывод, что он был нечист на руку — зачем честному человеку представляться вымышленным именем?
Что было еще более важно — я установил, что по сделанному Галиндесом портрету действительно можно было узнать Мотли. Правда, прическа его оказалась более короткой, однако за это время волосы могли успеть отрасти. В принципе он мог завести бакенбарды или отпустить усы или бороду, но скорее всего не сделал этого, так как через шесть недель после освобождения еще не пытался отпустить их.