Билет на проходящий

Мимо Анны Анисимовны и Насти проносились автомашины и тракторы с тележками. Одни — с зерном, в деревню на ток. Другие — порожние, в поле к комбайнам.

— Пылище-то подняли! — сердито проговорила Анна Анисимовна, отходя в сторонку, на колкую хрусткую стерню. — Так и обдают, так и обдают, будто понарошке. Кажную минуту отряхивайся, как курица какая. А одежка-то не казенная…

Оделась она сегодня с расчетом на столицу: в серое осеннее пальто, из-под которого виднелся краешек василькового платья, на ногах поскрипывали хромовые сапожки, купленные прошлой осенью в станционном магазине. И чулки натянула не простые, не сползающие, а плотные, блестящие, из эластика. Два платья, туфли с «молниями», пуховая шаль — в чемодане.

— Пойдем-ка, посидим маленько, — сказала Насте. — Поезд ишо к вечеру, успеется.

Отошли от дороги шагов на двадцать и сели на соломенную копну. Чемодан и Плетенку поставили у ног, на стерню. Покойно было здесь, и дышалось легко.

Близко послышался скрип колес. По дороге в Марьяновку катил тарантас. Правила гнедым рысаком молодуха в низко надвинутой на глаза белой косынке.

— Зина едет, почтальонша, — сказала Анна Анисимовна, обратив взгляд на туго набитую брезентовую сумку на коленях молодухи.

Она привстала с копны, крикнула:

— Зина-а, мне чё везе-ешь?

Тарантас остановился, почтальонша осмотрелась и начала махать рукой. Анна Анисимовна, распахнув пальто, заспешила на дорогу.

— От Степки! — послышался спустя несколько минут ее радостный голос. — Спасибо, Зина, ко времени ты поспела. Не встретила бы я тебя здеся, не окликнула бы, поехала бы сёдня в Москву письмо не читавшая…

— Счастливо съездить, Анисимовна! — весело отозвалась почтальонша.

Ременные вожжи хлопнули по напрягшемуся крупу рысака, Зина откинулась на спинку укутанного луговой травой кузовка, и тарантас покатил вперед.

Анна Анисимовна же, зацепив пальцами обеих рук белый четырехугольный конверт, припустила по стерне к копне, откуда на нее во все глаза смотрела Настя.

— Вота! — выдохнула запаленно, задев уголком конверта, неожиданно острым, Настино плечо.

— Мне?! — Настя вскочила с копны и потянулась к белому конверту.

Вспышка радости у Насти прошла так же мгновенно, как и появилась. Через секунду она отступила к копне, прижав руки к груди, с потухшим взглядом. Письмо было адресовано не ей…

Опустившись на самый краешек копны, с трудом удерживаясь на скользкой, будто намыленной, соломе, Настя тихо и опечаленно Смотрела, как Анна Анисимовна, стоя перед ней, прыгающими пальцами отрывает узкую белую полосочку от кромки конверта. Из обозначившейся щели выскользнуло — не успела поймать — и отлетело под ноги что-то твердое, бело-коричневое.

С прилипшей к стерне фотографии глянули на белый свет, на засуетившуюся Анну Анисимовну и испуганную Настю двое — Степан, в белой рубашке с галстуком, и молодая женщина с высокой прической.

Анна Анисимовна кинулась за фотографией, но в волнении опять выронила ее. На этот раз фотография упала на стерню обратной, чистой стороной. На молочно-белом квадратике зазеленели круглые, как горошины, буквы: «Маме от Степана и Аллы. Москва, август».

— Чё это сёдня со мной? Из рук все валится… — проговорила Анна Анисимовна растерянно и присела на корточки, сгребла фотографию обеими ладонями.

Так, сидя на корточках, разглядывала она сына и незнакомую Аллу. Женщина будто приросла к правому плечу Степана. Была она молоденькая, может, только года на два, на три постарше Насти, белозубая, большеглазая. Но уловила Анна Анисимовна в ней не совсем вяжущуюся с ее возрастом затейливость — в неспешной, какой-то стылой улыбке, в упорном, смелом взгляде, в пышном, как лена, платье.

— Гляди-ка сюда, — позвала Анна Анисимовна Настю, поднявшись и протягивая фотографию. — Погляди, как к Степке она прилепилась! Видать, московская?

— Не знаю я, тетя Аня, ничего не знаю!

Настя пригнула голову, закусила подрагивающую губу и затихла на копне. Только руки у нее шевелились, роя и выравнивая теплую, гладкую солому.

Анна Анисимовна повертела фотографию, перекладывая ее с ладони на ладонь, скользя взглядом то по лицам Степана и снявшейся с ним женщины, то по надписи на обороте. Потом поспешно сунула фотографию в конверт, а оттуда вытащила маленький, размашисто исписанный лист бумаги. Принялась читать письмо врастяжку, вслух, как бы пробуя на язык каждое слово:

«Здравствуй, мама! Вот и при-шло вре-мя рас… рас-статься с холо-стяц-кой жизнью. Ал-ла, как и я, врач. Скоро наша свадь… сва-дь-ба, не опазды-вай. Позна-ком-лю тебя с ее роди-те-лями-и. Ждут они те-бя не дожду-тся. Жи-ве-ем… сей-ча-ас с Ал-лой на да… даче. Вы-е-де-ешь, дай те-ле-грам-му, встре-тим…»

Анна Анисимовна прервала чтение, сказала тихо, немного растерянно, обхватив рукой подбородок:

— Женился, значит. На свадьбу меня зовут. И родители ейные, пишет, ждут. Вота как обернулось-то…

Она опять запустила пальцы в конверт: или хотела еще раз взглянуть на фотографию, или искала что-то, но послышавшиеся всхлипы растревожили ее, заставили поднять голову.