Билет в детство. Рассказы

Никса уже вся была - нетерпение! Ах ты, собака! Ведь я твой хозяин.

Солнце рвалось через открытое окно и балконную дверь, с улицы доносились запахи молодой листвы.

Я вышел на балкон и не услышал даже, как хлопнула дверь, а увидел их уже внизу. Никса шла без поводка, рядом. Это тоже было странно. И еще… Березки-то перед домом уже распустились и зеленели вовсю. И там, где шли они, деревья тоже распустились, а что делалось дальше, я не мог рассмотреть.

Я сварил суп из брикета, выпил холодного вчерашнего молока, переоделся. Я как бы принял окончательно переход от зимы к весне.

В институте я закончил генераторный датчик для измерения переменных электрических полей, положил на свой рабочий стол два метровых листа меди с зазором между ними в несколько сантиметров, создав тем самым конденсатор, и начал градуировать свой датчик. Я гонял его на разных частотах и при разных напряженностях поля, составил градуировочную таблицу, а потом вычертил график.

Шеф смотрел на меня несколько оторопело: такого темпа в работе я ему еще не показывал. Из студенческих девятиэтажек доносилась музыка. А у меня в голове и без того была музыка, трепетная и неожиданная.

- Странно, - сказал шеф, - во дворе института еще ни один листочек не распустился.

- Так ведь только первый день тепло, - возразил ему кто-то.

- Да, первый. Однако вот на Красноармейской, на западной ее стороне, уже все тополя распустились?

- Почему только на западной?

- Потому, что на западную сторону солнце светит с утра, а на восточную - после обеда. К вечеру распустятся.

- Место там открытое, что для той, что для другой стороны.

Да, я заметил, когда шел с обеда, что тополя выпустили листья. А на другую сторону и не взглянул, в голову такое не пришло. Постойте… По этой стороне улицы шла она с моей собакой. Здесь был самый короткий путь в лес. И шеф и я проходили здесь после обеда. Я мало что заметил, а вот шеф - многое. Ну, на то он и шеф, чтобы все замечать и знать. Я немного успокоился.

Перед концом работы распустились деревья и под окнами нашего института. Произошло это почти мгновенно. Я заметил. Заметили и другие, но почему-то не начали спорить, выдвигая гипотезы и объяснения, а просто торопливо засобирались домой.

Я вышел из проходной и увидел мою незнакомку. Она сидела на куче кирпичей за дорогой. Никса лежала возле ног, а в руках у девушки была охапка цветов. И где только она смогла их найти? Какие сейчас в лесу цветы? Через день, через два - тогда они действительно будут. Букет из кандыков, медунок и подснежников…

Я подошел, а она все сидела, и деревья вокруг стояли совершенно зеленые. Не могли они так распуститься за день. Неделю нужно на это.

- Ну, как? - сказал я.

Никса посмотрела на меня отсутствующим взглядом.

- У вас тут хорошо. Весь лес зазеленел.

- Давно вы меня ждете?

- Минут десять.

Десять минут назад деревья вокруг института покрылись листвой!

Подошел шеф и уставился на девушку испуганно-недоверчиво, потом сказал:

- Познакомь.

Как я мог их познакомить? Я даже не знал ее имени. Я просто сказал:

- Знакомьтесь.

Они протянули друг другу руки, но имен тоже не назвали. Шеф-то, конечно, просто забыл свое. Мимо шли научные работники и инженеры. Деревья стояли зеленые-зеленые.

- У вас должно получиться тоже, - сказала она моему шефу. - Я знаю. Вы ведь сейчас пойдете по правой стороне Красноармейской?

- Да. - Шеф очнулся.

- Вам это понравится, вот увидите.

- А вы?

- Мы пойдем по берегу через Лагерный сад.

Я думал, что шеф обидится, но он уже словно сам желал отделаться от нас. Конечно, у него жена, дети, магазин, ясли, то да се… Он наскоро попрощался и чуть ли не бегом рванул по краю лесопитомника к Южной площади, от которой и начиналась улица Красноармейская. А девушка подошла к проходной и положила свои цветы на бетонную плиту, так что стало ясно, что они не просто брошены здесь, а подарены тем, кто будет проходить мимо.

Мы пошли по бетонной дороге к обрыву, бетон через сто метров кончился, дальше вела тропинка, по правую сторону которой тянулся огромный пустырь-свалка с предупреждениями на фанерных щитах: «Сваливать мусор запрещается!».

- Не смотри туда, - сказал я. - Вот влево ионосферная станция. Здесь красиво.

- Да, - сказала она. - Красиво тут у вас. Только и пустырь должен зеленеть.

- Он и в хорошие-то годы не… - начал я и замолчал.

Пустыря не было. Вернее, был, но… но какой же это пустырь-свалка?! Зеленеющие бугры и ложбинки. Густая трава скрыла отбросы человеческой деятельности.

- Да-а… - сказал я. - А завтра снова все завалят мусором.

- Жаль, что завалят. Но что я могу сделать?

Мы шли и разговаривали, а иногда молчали. Легко было и разговаривать и молчать. Зеленели маленькие березки возле нашего института и старые березы и осины в Лагерном саду. А потом мы пошли по проспекту Ленина к центру города. И что-то вокруг было не таким, как положено быть, что-то совершалось словно вопреки законам природы, я это чувствовал, но не мог объяснить. Ну да! Деревья вовсю зеленели, а ведь еще утром они были совершенно голыми. Не могут они так быстро зазеленеть. Не могут. Неделя на это нужна.