Биоэтика

Принимая за точку отсчета теории Томаса Роберта Мальтуса [316], неомальтузианство пошло еще дальше, составляя теоретическую основу той политики, направленной против деторождения, которая сейчас главенствует в мире. Среди прочего теории, представляемые сегодня неомальтузианцами, в социально–экономическом плане ничуть не более обоснованы, чем теории Мальтуса: нехватка источников энергии или нарастающее загрязнение окружающей среды, предъявляемые в качестве причин, которые должны поддержать идею контроля над рождаемостью, не связаны роковым образом с увеличением численности населения и не могут считаться достаточными для обоснования мировой политики, направленной против деторождения. Тем не менее, несмотря на неопределенность демографических данных (например, Population Reference Bureau предсказывало увеличение населения планеты к 2046 году приблизительно до 10 млрд. [317], тогда как другие предрекают, что оно достигнет 11 млрд. уже в 2025 году [318]), нет недостатка в тех, кто предсказывает сценарии крайней бедности — на границе выживания — для всех обитателей Земли. [319] Относительно необоснованности мальтузианских и неомальтузианских теорий высказывались различные авторы, утверждая, что ресурсы, имеющиеся на планете, достаточны для всех как в настоящее время, так в будущем [320].

Истинные причины такого рода катастрофических предсказаний заключаются в страхе, что baby–boom («бум деторождения») в развивающихся странах может угрожать благосостоянию и политическому первенству великих экономических держав. Неомальтузианская политика, которая оказывается «агрессивной» по сравнению с первоначальным мальтузианством, конкретизируется в навязывании развивающимся обществам, как, впрочем, и всему миру, ограничения рождаемости в качестве компенсации за экономическую помощь в целях развития.

В этом контексте пилюля стала политическим оружием и средством экономического давления. Некоторая критика американской политики в данной области имела место на третьей Международной конференции о народонаселении и развитии, проходившей в Каире, на которой была поколеблена «политика Мехико–Сити», навязанная на предыдущей Международной конференции о народонаселении (1984) администрацией Рейгана. За семьями стало признаваться автономное право регулирования деторождения, и было провозглашено, что «ни в коем случае аборт не может рассматриваться в качестве средства планирования семьи» [321]. Сегодня можно лучше оценить значение позиции, занятой Учительством Католической церкви и в особенности Павлом VI, который в энциклике «Humanae Vitae» провозгласил «неотделимость» жизни от супружеской любви, вынося и то, и другое из сферы человеческого господства. [322] И Иоанн Павел II, озабоченный подобной политикой, в своей энциклике «Evangelium Vitae» осудил тот катастрофический тон, не соответствующий никакой реальности, который свойствен тем, кто занимается демографическими вопросами (n. 16), а также угрожающий характер современной политики, что ведет к «уничтожению стольких рождающихся или угасающих человеческих жизней» (n. 4) и наносит ущерб достоинству супругов [323].

Мировая демографическая политика раздирается между двумя лозунгами: «противозачаточные средства как способ борьбы с нищетой» и «лучшее противозачаточное средство — это экономическое развитие».

Мы считаем, что в глубине этой проблемы, касающейся жизни и судеб народов, должен содержаться этический призыв. Проблема может иметь только одно этическое решение, заключающееся в воспитании ответственного отношения к деторождению, когда место стихийного биологизма, свободы без этических норм, принудительного законодательства заступает ответственное и сознательное отношение к любви и супружеской жизни [324].

Медицина была постепенно вовлечена в идеологию, политику и, в конце концов, в законодательство, направленные против деторождения, рискуя таким образом быть сведенной к роли орудия господствующей политики и ментальности: ведь контрацепция, аборт, стерилизация требуют вмешательства медицины и врача.