Поэтому термин
В случае однояйцовых близнецов процесс разделения не опровергает того, что было сказано о непрерывности развития эмбриона, а, наоборот, подтверждает. По сути, момент разделения предполагает вмешательство какой–то внешней причины в структуру развития: все это происходит не в силу эволюционного механизма, но вопреки ему. Кроме того, результат вписывается в уже очерченное развитие, и это определенное и самосозидающее развитие повторяется в каждой из разделенных частей. Природа этих частей зигот, которые начинают вести себя, как и все прочие полноценные зиготы, уже содержит в себе структуру развития человека (а не растения и не животного).
Наконец, существует предел, за рамками которого случайная и внешняя причина уже теряет свою эффективность: расщепление возможно лишь до конца второй недели, таковы ориентирующие установки программы.
Аналогичная трудность, отмечаемая некоторыми исследователями, возникает при рассмотрении явления гибридизации — возможности того, что две оплодотворенные яйцеклетки в первые же дни после оплодотворения, До имплантации или в период ее, синхронно развиваясь и приблизившись друг к другу, могут слиться в одну зиготу, которая будет вести себя как одна полипотентная клетка, предоставляющая возможность для рождения только одного индивида. Этот факт порой хотят сделать основанием для вывода о том, что до имплантации нельзя говорить о становлении индивида и осуществившемся одушевлении. Это может оказаться весьма важным в случае эмбрионов, которые производятся
Но и в этом случае нельзя отрицать, что обстоятельства не опровергают, но подтверждают факт существования в каждой из двух оплодотворенных клеток четко определенной программы, которая будет развиваться автономно в той и другой, если ей не воспрепятствует какая–либо внешняя причина. Внешние причины могут прервать и эмбриональное развитие, но из этого нельзя делать вывод о том, что эмбрион не способен к самостоятельному развитию в случае, если он будет находиться в нормальных условиях. Когда происходит разделение, остающаяся часть сохраняет свою генетическую индивидуальность, а та часть, которая отделяется, обретает свою индивидуальность, и нет такого момента, в который индивидуальность существует в меньшей степени.
Феномен гибридизации, с другой стороны, не столь «известен, чтобы послужить основой глубокого осмысления, тем не менее … следует сказать, что, к сожалению, здесь индивидуум перестает существовать. Может быть, мы должны рассматривать это как несчастный случай и рекомбинацию — как преждевременную смерть близнеца» [255], но это не дает нам оснований для того, чтобы отсрочить начало индивидуальной жизни выжившего.
Что же касается имплантации, то, разумеется, без нее эмбрион не будет жизнеспособным, как и без питания, ребенок не способен выжить после рождения. Однако не имплантация наделяет эмбрион его собственным существованием, как и не материнское молоко созидает личность ребенка. И потому из этого факта нельзя делать вывод о незавершенной индивидуальности.
И, наконец, утверждение о том, что без функционирующего человеческого мозга органы и аппараты, уже присутствующие в эмбрионе, не могут образовать человеческого существа, имеет свою значимость и ценность лишь тогда, когда человеческий индивид, дойдя до конца своего жизненного цикла, перестает жить: окончательным знаком завершения этого цикла считается смерть мозга [256].
Иным является состояние развивающегося эмбриона: «Здесь наличествует (в данном случае) не терминальная стадия динамического жизненного процесса, когда начинается разрушение индивида, но, напротив, цельный объединяющий процесс, во время которого постепенно возникают все части организма: это развивающийся человеческий индивидуум, который, в соответствии с онтогенетическим законом, проходит через стадии постепенной дифференциации, а затем постепенного образования мозговых структур. Постепенность предполагает не качественные скачки, но лишь развитие потенциальных возможностей, уже вписанных в зиготу» [257].