Этот рационалистический подход к религии привел к появлению фундаментализма и атеизма. Это вещи глубоко современные и взаимосвязанные. Оградительное благочестие, часто именуемое «фундаментализмом», заявило о себе почти в каждой крупной религии в ХХ веке. [13] Желая создать полностью рациональную и научную веру – отказ от «мифа» в пользу «логоса»! – христианские фундаменталисты понимают Писание предельно буквально, так буквально, как оно никогда ранее не понималось. В США протестантские фундаменталисты разработали идеологию под названием «библейский креационизм», которая усматривает в библейских мифах научно достоверную информацию. Соответственно, они проводят кампании против преподавания эволюции в школах: эволюция противоречит рассказу о сотворении мира в первой главе Книги Бытия.
В прошлом атеизм редко был огульным отрицанием священного как такового: обычно отвергались лишь определенные представления о божественном. Когда-то язычники считали «атеистами» христиан и мусульман! Конечно, христиане и мусульмане не отрицали существование Бога: просто их понятия о божественном настолько расходились с языческими, что воспринимались как кощунственные. Атеизм как бы паразитирует на той форме теизма, которую пытается искоренить, и становится его зеркальным отражением. Классический западный атеизм был создан в XIX – начале ХХ века Фейербахом, Марксом, Ницше и Фрейдом, чья идеология во многом отвечала на богословское понимание Бога, сформировавшееся в Европе и США в Новое время. Современный атеизм Ричарда Докинза, Кристофера Хитченса и Сэма Харриса носит совсем другой характер, поскольку сосредоточен на Боге, каким его видят фундаменталисты: все три мыслителя полагают, что именно фундаментализм – подлинная суть любой религии. Это ослабляет их критику, поскольку в реальности фундаментализм – весьма неортодоксальная форма веры и часто искажает традицию, которую пытается защищать. Между тем «новых атеистов» много читают не только в секулярной Европе, но и даже в значительно более религиозных США. Популярность их книг наводит на мысль, что многих людей раздражают и даже возмущают унаследованные ими представления о Боге.
Жаль, что Докинз, Хитченс и Харрис ведут себя столь несдержанно, поскольку некоторые из их критических замечаний обоснованны. Действительно, религиозные люди совершали жестокие поступки и преступления, а фундаменталистская теология, на которую нападают новые атеисты, и впрямь «неискусна» (как сказал бы буддист). Однако новые атеисты принципиально отказываются вступать в диалог с теологами, более типичными для магистральной традиции. В результате их наработки, будучи основаны на плохом богословии, печально поверхностны. Я бы даже сказала, что они недостаточно радикальны! Ведь иудейские, христианские и мусульманские теологи веками твердили: некорректно говорить, что вовне нас где-то что-то «есть». Тем самым они не отрицали реальность Бога, а оберегали его трансцендентность. Мы же, в нашем болтливом и крайне предвзятом обществе, утратили связь с этой важной традицией, которая помогла бы ответить на многие из актуальных религиозных проблем.
Я не собираюсь нападать на чьи-либо искренние верования. Многие тысячи людей находят символику современного Бога работоспособной: ее поддерживают обряды и дисциплина жизни в общине, и она дает ощущение трансцендентного смысла. Все мировые религии убеждены, что подлинная духовность должна последовательно выражаться в практическом сострадании, способности сочувствовать и сопереживать другим людям. Если расхожее представление о Боге вселяет сочувствие и уважение к людям, оно выполняет свою задачу. Однако современный Бог – лишь одна из многих богословских концепций в трехтысячелетней истории монотеизма. Поскольку «Бог» бесконечен, ни за кем не может остаться последнее слово. Меня тревожит, что многие запутались в характере религиозной истины (а бесконечные полемики по данным вопросам лишь усугубляют путаницу). В данной книге я пытаюсь лишь внести в дискуссию нечто новое.
До некоторой степени я понимаю новых атеистов: как я уже объясняла в своих мемуарах («Духовная лестница»), многие годы я не желала иметь ничего общего с религией. В первых моих книгах просвечивается нечто докинзовское. Однако изучение религии в последние двадцать лет убедило меня, что взгляды пора менять. Я не только увидела в других традициях те грани веры, которые показывали ограниченность и догматичность веры моего детства: после тщательного анализа фактов христианство вообще предстало в ином свете. А один из усвоенных мною уроков состоит в следующем: спорить о религии контрпродуктивно и не способствует просветлению. Ни о каком подлинном духовном опыте говорить в таком случае невозможно, да и сократическая рационалистическая традиция попирается.