В мусульманском мире иудеи, христиане и мусульмане находили общий язык и даже учились друг у друга. Однако в Западной Европе, в последние годы жизни Ансельма Кентерберийского, начались крестовые походы против ислама. В 1096 году некоторые крестоносцы напали на еврейские общины в долинах Рейна, а когда, наконец, добрались до Иерусалима и завоевали его (июль 1099 года), то перебили около тридцати тысяч иудеев и мусульман; рассказывали, что лошади шли по колено в крови. Крестовые походы – первый объединенный акт новой Европы, вернувшейся на международную арену. Они нравились рыцарям, охочим до сражений и желавшим воинственной религии, и возбуждали Запад до конца XIII века. Это настоящая катастрофа, одно из самых постыдных явлений в истории западного христианства. Бог крестоносцев – просто идол. Они спроецировали на божество, созданное по их образу и подобию, собственные страхи и нетерпимость к другим верованиям, после чего санкционировали этим божеством свои поступки. Крестовые походы также превратили антисемитизм в неисцелимую европейскую болезнь, а нанесенные ими раны в отношения между Западом и исламом не зажили и поныне.
«Приписывающий позитивные атрибуты Богу… отвергает веру в существование Божества, сам того не замечая».
Однако не стоит мазать все черной краской. В то время как одни христиане убивали мусульман на Ближнем Востоке, другие ездили в Испанию учиться у мусульманских ученых в Кордове и Толедо. Там они открывали для себя Аристотеля и других греческих ученых и философов, чьи труды были надолго забыты в Европе после падения Рима. Они также знакомились с деятельностью иудейских и мусульманских «файласуфов». С помощью местных иудеев европейские ученые переводили эти трактаты с арабского языка на латынь, и к началу XIII века в Европе было известно уже большое количество греческих и арабских научных и философских работ. Этот приток нового знания повлек за собой интеллектуальное возрождение. В частности, знакомство с Аристотелем показало теологам, как приводить свои воззрения в целостную систему.
Как видим, в каждую эпоху религиозная жизнь неоднозначна, многообразна и противоречива. Противоположности могут сочетаться даже в одном человеке. Взять хотя бы такую замечательную личность, как Франциск Ассизский (1181—1226). Он был далек от научного рационализма, да и от апофатики в духе Ансельма, мысля значительно проще и «буквальнее». Его буквализм носил не интеллектуальный и не доктринальный, а практический характер. Он представлял то направление народного благочестия, которое считало необходимым полное подражание Христу. Франциск стал нищим проповедником. Босые, без какого-либо имущества, питаясь лишь на подаяние, он и его собратья-монахи обходили города и деревни. Он даже нес раны Христа на своем теле. Между тем этот кроткий святой, по-видимому, одобрял крестовые походы. Он даже сопровождал пятый крестовый поход в Египет, хотя и не участвовал в сражениях, а лишь проповедовал султану.
Крестовые походы – это настоящая катастрофа, одно из самых постыдных явлений в истории западного христианства.
Как я уже говорила, я не претендую на полноту в освещении религиозных событий, а останавливаюсь лишь на характерных моментах, в частности на апофатике, поскольку считаю ее уроки очень важными для нас. Разумеется, апофатика – отнюдь не единственная сторона средневекового благочестия, но и не второстепенная: в этом ключе мыслили некоторые выдающиеся богословы и духовные учителя. В Восточной церкви она была выпестована такими столпами православия, как Афанасий Великий, отцы-каппадокийцы и Максим Исповедник. На Западе в нее внесли вклад не только Августин и Ансельм, но и Фома Аквинский (1225—1274). Фома сделал больше для усвоения христианской теологией аристотелевского рационализма, чем кто-либо. С детства предназначенный к монашеской жизни, в возрасте четырнадцати лет он ощутил влечение к доминиканцам, с которыми познакомился в Неапольском университете, – единственной школе в христианском мире того времени, которая учила аристотелевской логике и философии. Подобно францисканцам, доминиканцы были достаточно известны. Они не уединялись в монастырях, а жили в евангельской нищете в мире, служа людям. После непростых разборок с семьей, Фома вступил в орден Доминика. В Париже он слушал лекции Альберта Великого (1200—1280), который как раз заканчивал большой комментарий к Аристотелю, и в 32 года занял его преподавательское место. Подобно «файласуфам», Фома был открыт переменам и новым идеям. Во времена крестовых походов он спокойно цитировал арабских и иудейских философов, а его обширные труды соединили новую науку с традиционной верой (хотя на Аристотеля еще косились с подозрением). [479]