Биография Л.Н.Толстого. Том 3

По летам приезжал к нам брат мама, Степа, учившийся в то время в училище правоведения. Осенью он с отцом и с нами ездил на охоту с борзыми, и за это Агафья Михайловна его любила.

Весной у Степы были экзамены.

Агафья Михайловна это знала и с волнением ждала известии, выдержит он или нет.

Раз она зажгла перед образом свечку и стала молиться о Степиных экзаменах.

В это время она вспомнила, что борзые у нее вырвались, и что их до сих пор нет дома. «Батюшки, забегут куда-нибудь, бросятся на скотину, беды наделают. Батюшка, Николай угодник, пускай моя свечка горит, чтобы собаки скорей вернулись, а за Степана Андреевича я другую куплю». Только я это подумала, слышу, в сенцах собаки ошейниками гремят; пришли, слава Богу. Вот что значит молитва».

Другой любимец Агафьи Михайловны был наш частый гость, молодой человек Миша Стахович.

«Вот, графинюшка, что вы со мной сделали, – укоряла она сестру Таню, – познакомили меня с М. А., а я в него и влюбилась на старости лет, вот грех-то».

5-го февраля, в свои именины, Агафья Михайловна получила от Стаховича поздравительную телеграмму.

Ее принес нарочный с Козловки.

Когда об этом узнал папа, он шутя сказал Агафье Михайловне: «И не стыдно тебе, что из-за твоей телеграммы человек пёр ночью по морозу три версты?»

«Пер, пер! Его ангелы на крылышках несли, а не пер… Вот о приезжей жидовке три телеграммы, да о Голохвастике каждый день телеграммы, это – не пер? А мне поздравление, так пер», – разворчалась она, и, действительно, нельзя было не почувствовать, что она была права.

Агафья Михайловна любила не одних только собак. У нее была мышь, которая приходила к ней, когда она пила чай, и подбирала со стола хлебные крошки.

Раз мы, дети, сами набрали земляники, собрали в складчину 16 коп. на фунт сахару и сварили Агафье Михайловне баночку варенья. Она была очень довольна и благодарила нас.

– Вдруг, – рассказывает она, – хочу я пить чай, берусь за варенье, а в банке мышь. Я его вынула, вымыла теплой водой, насилу отмыла, и пустила опять на стол.

– А варенье?

– Варенье выкинула, ведь мышь – поганый, я после него есть не стану.

Это один из отошедших типов, которые уже не возвратятся».

Из писем Л. Н-ча этого времени упомянем еще о письме его к японцу Иокаю, редактору журнала «Дидай-чоо-лю». С Японией у Л. Н-ча завязывались все большие и большие связи, и влияние его все шире и глубже распространялось на японскую интеллигенцию, ищущую новых жизненных путей.

Вот это письмо:

«Благодарю вас за то, что вы мне прислали вашу статью. Я с радостью узнал, что вы глубоко уверены в возможности распространить учение Христа и намереваетесь проповедовать вашим соотечественникам христианство, вылившееся в Нагорной проповеди. Это – великая цель, и я не знаю цели выше этой цели, ради которой человек мог бы пожертвовать жизнью. Но давайте говорить искренно. Как в вашей статье, так и в вашем письме, вы еще не решили, кому служить: Богу или мамоне. Желаете ли вы приобрести благосостояние личное, семейное или государственное или же только исполнять волю Божию, независимо от выгод человека, семьи или государства?

Вы говорите, что стараетесь уничтожить стену деления племен, происходящую от различия религий, от крайнего развития патриотизма.

Вы анализируете патриотизм и говорите, что существует два патриотизма: один умеренный, хороший и другой – чересчур сильный, плохой.

…Мы, христиане, которые верим в учение Христа, вылившееся в Нагорной проповеди, должны употреблять все наши силы, чтобы достигнуть этой цели и исполнить бескорыстно его волю.

Я желаю вам, чтобы вы и ваши собратья, разделяющие ваш взгляд, поступали так. Был бы очень рад, если бы мог вам быть чем-нибудь полезным».

Очевидно, что в строках, уничтоженных цензурою, Л. Н-ч говорил о том, что патриотизм как исключительная любовь к своему народу и к своему государству никогда не может быть хорошим.

Иокай, напечатав это письмо в своем журнале, снабдил его примечаниями, в которых говорит, что когда он писал Толстому, он был студентом в английском университете и написал статью «Этические мысли японского народа», которую и послал Л. Н-чу. Ответ Л. Н-ча не удовлетворил его. Вот как он выражает это неудовлетворение:

«Великий Толстой критикует мою статью, отрицает устои моего страстного патриотизма и убеждает меня, что пока не исчезнет вообще «патриотизм восточного мира» ожидать блага для человечества в его целом – невозможно».

Если до Японии влияние Л. Н-ча доходило только в виде легкого сдвига в области моральных идей, то в России оно уже пускало глубокие корни, и чистое учение Христа было уже ясно и открыто поставлено против учения мира, поддерживаемого власть имущими всеми возможными для них средствами.