Моментально все, как один человек, сняли шляпы.
Раздалось громовое "ура". Кое-как начали понемногу очищать проезд, и коляска медленным шагом стала двигаться к вокзалу.
Лев Николаевич, сняв шляпу, с непокрытой головой сидя в коляске, приветливо раскланивался со всеми. Медленно подъехала, наконец, коляска к ступенькам вокзала.
Сопутствуемый с одной стороны Софьей Андреевной, с другой - В. Г. Чертковым. Л. Н. стал подниматься к дверям вокзала.
Нельзя описать той невообразимой давки, которая все возрастала вокруг Л. Н-ча и сопровождавших его лиц.
Творилось что-то невероятное, и казалось немыслимым пробраться внутрь вокзала.
Громкое, радостное "ура" не смолкало ни на одну минуту.
Кое-как, с большим трудом Л. Н. Толстой пробирается внутрь вокзала и в сопровождении неотстающей тысячной толпы выходит на перрон.
Устремившись из всех дверей и окон, публика в одно мгновение переполняет весь перрон Курского вокзала, со всеми его платформами. Мало того, размещаются в стоящих около поезда вагонах, на паровозах, на барьерах и т. д.
Поезд, в котором должен был ехать Лев Николаевич, стоял на третьей платформе. Начинает казаться, что пройти туда окруженному со всех сторон Льву Николаевичу будет невозможно.
- Цепь, цепь, господа... Устройте цепь,- слышатся голоса. Студенты и многие из толпы становятся шпалерами и, берясь за руки, устраивают цепь.
Наконец, Лев Николаевич со своими близкими приближается к поезду и идет к своему вагону между импровизированных шпалер.
"Ура" не смолкает и все усиливается.
Кое-как добираются до вагона второго класса.
Входят в вагон.
- Садитесь, садитесь скорее в купе и заприте его,- говорит кто-то.
В купе садятся Лев Николаевич, Софья Андреевна и В. Г. Чертков. Весь перрон и соседние платформы запружены. Из окон вагона видно море голов.
Теснее и теснее становится у открытого окна вагона, в который вошел Л. Н.
Минута, и Лев Николаевич выходит из своего купе и подходит к окну.
Приветствия и крики принимают грандиозные размеры.
Энтузиазм и подъем растут.
Через несколько секунд слышны крики;
- Тише, тише, господа... Лев Николаевич будет говорить...
С трудом удается сдержать крики и восклицания.
Наступает, наконец, тишина.
Обращаясь ко всем, Лев Николаевич говорит:
- Никак не ожидал такой радости, такого проявления сочувствия со стороны людей... Спасибо.
Слезы мешают ему говорить.
Со всех сторон раздается:
- Вам, вам спасибо...
Третий звонок. Поезд трогается.
- Спасибо, друзья, спасибо...- говорит из окна Лев Николаевич.
В ответ раздаются крики:
- Живите еще сто лет! Работайте на нашу пользу... До свиданья... до свиданья...
Лев Николаевич отвечает:
- До свиданья, если бог даст...
Общее "ура" провожает скрывающийся поезд".
Эти бурные проводы были и приятны, и тяжелы для Л. Н-ча. В дневнике он записал:
"Толпа огромная чуть не задавила. Чертков выручал. Я боялся за Соню и Сашу. Чувство опять то же, и неприятное сильней, потому что явно, что это уже чувство толпы".
В письме к другу он писал: "Эти проводы разбередили во мне старую рану тщеславия".
Все эти волнения, утомление путешествием довели Л. Н-ча до болезненного состояния. Уже в вагоне, при приближении к Щекину, окружающие его стали замечать в нем какие-то странные нервные симптомы, а когда он сел в экипаж и поехал в Ясную, начался бред, а потом глубокий обморок. На другой день Л. Н-ч оправился, и вскоре силы его снова восстановились.
27 сентября мне посчастливилось приехать в Ясную и провести со Л. Н-чем целую неделю.
Я записал тогда по своему впечатлению то, что мне пришлось пережить и что происходило вокруг Л. Н-ча; я привожу здесь существенную часть рассказа, напечатанного тогда же в "Русских ведомостях":
"Золотая осень. Мягкий, теплый, хрустально чистый воздух. Среди этой чудной природы, в этом году как-то особенно долго ласкающей людей яркими солнечными днями, в яснополянском доме протекает чистая, светлая, мягкая осень жизни Льва Николаевича Толстого.
Много волнений пришлось ему пережить в последнее время. И эти волнения не прошли даром и положили свой отпечаток утомления на его все еще сильную природу. Последнее радостное и в то же время беспокойное волнение проезда через Москву не прошло бесследно.
Л. Н-ч чувствует себя до сих пор еще несколько утомленным, вялым, замечает ослабление памяти и иногда зрения. Все это - признаки, которые должны заставлять людей, любящих его, особенно нежно и заботливо охранять его покой. А это, к сожалению, не всеми соблюдается. Правда, посетителей теперь немного; но корреспонденция притекает в изобилии: от 20 до 30 писем ежедневно, кроме газет, журналов, рукописей, книг и других бандеролей и посылок.