Биография Мигеля Серрано: И будет сказание вечным (ЛП)

«Чего большего может желать поэт, когда вещи начинают говорить его стихами? Чего еще ему желать, если в его честь поёт скворец? Какого еще подтверждения величию человека, поэта, можно искать, если небо, природа, проявляют себя так, будто подтверждают его правоту? В Мединачели всё так же поет скворец, и он поет для Эзры Паунда».

Лишь гораздо позднее труды Паунда, уже несколько высвобожденные от демонизирующих политиканских предрассудков, стали вновь открывать и спасать от забвения, однажды им намеренно отведенного — и Серрано, вероятно, был первым, кто выступил в защиту памяти поэта.

Возвращение в Сантьяго–де–Нуэва Эстремадура

Не зная о глубоких политических конфликтах, разрывающих его страну, в 1980 году Серрано возвращается в Чили. Родной край разделен, и сам он временами оказывается чужаком: нет ни старых друзей, ни встреч в привычных местах. Исчезли огни, тени, цвета. Осталась любовь к Сантьяго, реке Мапочо, холму Санта Лусия, Аламеде. С ними он не может расстаться.

Продолжая разрабатывать ницшеанские и индуистские сюжеты, в этом же году он публикует «Ницше и танец Шивы». Становится понятно, что Серрано жертвует поэзией ради сочинений идеологической направленности, — и это решение многие из ближайших союзников осыпают упреками.

Серрано переезжает в прекрасный пригород Санта Лусия (сегодня Баррио Боз Ар), где поселяется в «Лодке» архитектора Сержио Ларрэйна, здании в стиле баухаус. Стены в его апартаментах на шестом этаже выкрашены в зеленый; здесь возникает музей его жизни: воспоминания, приключения, завидный опыт в далеких краях. Сюда часто приходят посетители. Серрано с равным радушием принимает всех. Позже он чередует пребывание здесь с жизнью в Вальпараисо — на Авенида Алемания он растит пастушьих собак и также хранит многие воспоминания.

Вопреки всему, связь со Старым светом не прерывается. Например, в 1984 Серрано едет в Мадрид, и, встретившись с бельгийским героем Второй мировой Леоном Дегреллем, заводит с ним дружбу на всю жизнь. Как и Дегрелль, Серрано совершает паломничество в город Сантьяго–де–Компостелла — один из могущественных символов гиперборейской эмиграции, которую Серрано считывает с карт допотопного мира. Он убежден, что связь между двумя городами намного глубже обычной геральдики: чилийский и испанский Сантьяго входят в тело некоторой неуловимой Родины.

В родном Сантьяго Серрано замечают за ежедневными прогулками: его глаза, два ярких изумруда, наблюдают трансформации города. Люди узнают и приветствуют его. Он рад соседям и владельцам лавок, водителям и официантам многочисленных баров и ресторанов. Люди, живущие и работающие здесь, постоянно видят его кружащим у холма. Изящно одетый, с тростью, умеющий сопереживать мужчина со славным характером, — столь отличный от мультяшного чудовища, каким пытались изобразить его многочисленные враги. С его лица не сходит ясная открытая улыбка.

Далее мы узнаем, как его короткие заметки о наследственной ценности Сантьяго соотносятся с энергичной деятельностью, развитой спустя десять лет по возвращении на родину — незадолго до того, как угроза территориальной целостности поставила его страну в щекотливую дипломатическую ситуацию. Серрано организовывал бесчисленные встречи и лекции, писал статьи в прессу, горячо защищая Чили в спорах с Аргентиной с позиций национализма и эзотерического предания. В том возрасте, когда другие мужчины предпочитают покой и безмятежность, Серрано неустанно сражался за свою страну.

Доктринальные и идеологические сочинения

После издания «Золотой цепи» не было смысла скрывать пламенного сочувствия Третьему райху и участия в Чилийских нацистских движениях. Серрано публикует ряд идеологических книг и мгновенно получает клеймо «бесноватого антисемита и расиста».

В 1981 выходит неоднозначная работа «Протоколы сионских мудрецов и их применение в Чили». Развивая тему текстов, ставших одним из важнейших истоков мирового неприятия иудаизма, сам Серрано при попытке навесить на него любой ярлык заявляет о своём «непротивостоянии ничему». На следующий год появляется второй том трилогии эзотерического гитлеризма, доходчиво названный «Адольф Гитлер: последний аватара», рассматривающий в ретроспективе и с точки зрения эзотерического предания германский нацизм и связь Чили с этим международным явлением. Книга прямо называет фюрера десятой аватарой, то есть — последним воплощением бога Вишну, которого Серрано отождествляет с Вотаном, Одином, одновременно подчеркивая эзотерические корни арийской Индии.